Она подмигнула ему своим ярким светом той далекой летней ночью его детства. Звезда, смотревшая с неба на дом высоко в горах, окруженный вековыми деревьями-великанами, кроны которых были так широки и крепки, что дети устраивали там себе жилища. Они жили, словно птицы в гнездах на огромной высоте. Так они были ближе к небу, солнцу и к ней – его звезде. Там, на дереве, в своем убежище долгими теплыми ночами он разговаривал с ней. Она была только его, сияла только для него и только она одна его понимала. Она рассказывала ему о людях и мирах за горизонтом, ведь оттуда сверху, ей были видны все. Он слушал истории о бедных и несчастных, лишенных и страдающих. О тех, что будучи слабыми духом, так и не смогли сделать рывок, усилие, чтобы вырваться из рутины и изменить жизнь мира вокруг себя. Система, единожды сложившись, застывает. Их жизни застыли, сложившись в неподвижную фигуру ежедневных ритуалов. Как у всех, как по накатанной колее, ни шага в сторону. Они рабы своей лени, безволия и жалости к себе. Его звезда иная. В ту ночь он обещал ей сделать все возможное и невозможное, чтобы когда-то она засияла еще ярче и озарила этим светом всех тех, кто в нем нуждался. Он обещал ей не быть как они и совершить тот самый рывок. Отдать всего себя на служение ей, чтобы мир стал лучше, чтобы хоть один человек вышел из своей рутинной «системы», вспоминая его имя. Он оставит после только имя, которое и станет его бессмертием. Он обязан свой звезде всей жизнью, мечтами и чаяниями и долгими лунными ночами, в которые она сделала его иным, не таким как все, открыв то, что неведомо многим. Теперь он должен отплатить ей, обязан сделать все, чтобы ее усилия не пропали даром, оправдать ее надежды. Добро творится жестки руками, а потому путь его не будет сладок. Он идет по нему уже который год, отдавая себе отчет, что тебе придется избавляться от попутчиков, как бы не были они милы ему сердцу, стирать несколько сот пар обуви, падать, спотыкаясь о камни, и подниматься, изранившись в кровь. Это не важно, все это жалкие мгновения перед вечностью. Он тверд в своем решении, ибо знает свою цель. Но, иногда он чувствует мохнатые щупальца страха, словно паучьи лапки, подбирающиеся к его горлу. А вдруг, он отвлечется на что-то, вдруг забудется и упустит момент. И тогда ему не выполнить долга, просто не успеть его выполнить. А достаточно ли он быстр и ловок, не слишком ли жалеет себя, позволяя роскошь привязаться к спутникам. Быть может, он чересчур расточителен и тратит слишком много времени на остановки в пути. Разглядывает все вокруг и замедляется. А вдруг он не успеет отдать, вернуть, выполнить обещание. Он растрачивает слишком много себя, чтобы объяснить им суть пути, все чаще приходя к выводу, что тратит время впустую. Если кто-то не готов понять, он не поймет никогда. Ему стало слишком сложно переживать обиды тех, кого он оставляет на том или ином повороте, слишком горько их непонимание всей глубины и смысла его пути, его большой цели. Его остается все меньше, он оставляет частички себя на этих поворотах, а будучи неполным, он не сможет исполнить обещание, выполнить долг. Он должен..должен следовать своей звезде. Только бы смочь, суметь, успеть.

Звезда светила также ярко, словно каждым лучиком говоря, «Ты сможешь, тебе под силу». Он один на пути и лишь ветер приносит откуда-то странно знакомый голос, повторяющий как заклинание: « Я в тебя верю..всегда!»

Туман спускался на город. Мягким облаком заботливо, словно пытаясь обнять и успокоить, а заодно и прикрыть наготу. Он накрывал воздушным одеялом свое неразумное дитя. Дитя, бесновавшееся всю ночь, пытаясь отличить ночной кошмар от заветной мечты. Дитя, кричавшее в исступлении, плакавшее от счастья и только под утро, обессилев решившее отложить свои поиски до следующего дня. Дождь торопливо, словно боясь опоздать на ежедневное торжество, омывал улицы, очищая дворы от пыли, а память от вчерашних грез.
Первые ласточки – работники ведомств с внушающими длинными названиями или заменяющими их гербами. Ласточки- фантомы ведомств-невидимок. Они вроде есть, но их никогда нельзя застать. Наверное потому, что кабинетная система что лабиринт. Сколько не ищи выход, все равно приходишь в одну точку – на пост охраны или секретариат. Этакий бермудский треугольник, где средь бела дня одинаково бесследно пропадают как клерки, так и банкиры с министрами. Сиеста. В этом городе ее окончание не предполагается и вовсе. Уходя на перерыв, возвращаться на рабочее место считается, чуть ли не дурным тоном. Это как индикатор ранга занимаемой должности. Чем шире кресло, тем непозволительней подобный моветон.
Солнце, преодолев дневной экватор, движется на запад. И вялотекущие, плавноскользящие мимо, будто делая большое одолжение, прохожие уже скрываются в своих домах, чтобы сменить дневную кожу, на гламурный скафандр, как того требует дресс-код города. Если быть откровенным, внешне эта смена практически незаметна, т.к. понятия дневного, утреннего, вечернего стиля одежды не существует в принципе. Это ведь город праздник, который начинается с самого утра. Как нескончаемый карнавал с яркими красками и костюмами. Боевой раскрас, высоченная шпилька, очки на пол лица – непременные атрибуты бытия. Утомленные им и солнцем, лица города начинают свое ежедневное шествие в поисках несуществующих здесь себя.
Начиная с чинно-благородного сидения в уютных местечках, названных не итальянский манер. Ла Скала, Фокачча, Джельсомино и т. д. Там подаются лазаньи и пасты, карамельный каппучино и десерты от шефа. Там разговаривают на полутонах, непременно следя при этом за осанкой и углом «держания» головы. Он непременно должен быть прямым, ну или, в крайнем случае, таким, чтобы подбородок был несколько вздернут. Взгляд – безразлично-блуждающий. Так, чтобы не упустить ничего требующего дальнейшей термообработки для последующего обсасывания и пережевывания широкими массами узких кругов. Но и это не оно..не то. Не то, что ищет душа. И, следуя ее велению, поиски продолжаются. Она требует громкой музыки, океана огненной воды, чтобы зажечь пламя смелости и сжечь тоску внутри себя. Мы ищем каждый свою грезу. Кто на дне бутылки, кто на дне морском, но почему-то обязательно именно на дне.
Плавно перетекая из чинного состояния в разбитное, искатели оказываются в ресторанах, способных порадовать душу кабацкую. Шумные компании, громкие тосты, стандартные джентльменские наборы на подносе, присланные «с того столика», логически приводящие к брудершафту. Ну и конечно танцы. Быстрые, медленные, белые, черные, грязные – на любой вкус. В момент пылких заверений в вечной преданности, перемешанных с воспоминаниями о знакомстве со всеми членами семьи аж в 5 колене, душа вновь начинает теребить уже нетрезвого искателя. Не то…не то.. Она снимает его с места и переносит в мгновение на другой конец города, словно меняя кадр кинофильма. Дубль надцатый – гламурно-амурный.
Яркие огни фонарей освещают террасу, словно софиты на каннской красной ковровой дорожке. Также как и там подъезжающие делают небольшую паузу перед выходом из автомобиля, чтобы сосредоточить на своем проходе «внутрь» как можно больше внимания. Стильный броский черно-белый интерьер, в стиле этакого готического арт-деко, несочетаемый в любом другом месте, кроме этого города микс. Громоздкие люстры, имитирующие средневековые канделябры, излучающие ровно столько света, чтобы создать в помещении интригующий полумрак. Но, главный атрибут это контингент, всячески пытающийся показать свою причастность к вожделенному понятию «гламур», не до конца понимая, что это в принципе такое. Прохождение по этой дорожке, однако, в какой-то степени создает ощущение себя если не звездой, то, как минимум местной знаменитостью. Оно сопровождается многочисленными пристальными взглядами, не отводимыми ни на мгновение, в нарушение всех правил хорошего тона. А также, судорожными звонками по телефону и рассказами об увиденном абоненту на другом конце провода. Взахлеб, словно сообщая сенсационную новость о появлении здесь голливудской звезды. Здесь важно с кем ты и в чем, остальное лирика. Здесь все свои, все завсегдатаи, все ВИПы – будь ты свободный художник или белый воротничок. Ночью ведь все кошки серы, хоть и узнаваемы в лицо. Шампанское с Фондю, модное дефиле и давно вышедшее из нее караоке, а душа уже не шепчет, но кричит и стонет – Не то…опять не то…
В поисках грезы она заставляет мечтателя идти на новый виток. Последний форпост – Безысходность. Бесконечность исканий, бесконечность вариантов, бесконечность попыток поймать синюю птицу нирваны. Каждую ночь и до самого утра ловцы мгновений удовольствия пытаются схватить счастье за хвост, уже давно позабыв, как собственно выглядит тот самый Феникс. Безысходно радуясь, не помня себя, пытаясь заглушить криком безудержного веселья, песнями, танцами, хохотом и морями горящих огненных вод пульсирующие внутри себя слова раненной, изорванной в клочья, но на удивление живучей души: «Не то..не то, все не то…»
Жить как все, как положено, при этом совершенно не важно кем и зачем положено. Главное, не выбиваться из толпы, соответствовать, не оказаться за бортом корабля, давно уже севшего на мель и неспособного отправиться в плавание. Иметь возможность посоревноваться с ближними в размере, выражаемом в наличии атрибутов бытия каждого уважающего себя здесь приличного человека. Дом, машина, кресло в кабинете и оклад, известный всем соседям, словно титул, а может индульгенция. Все как надо, приличная жена и любимое домашнее животное - взаимозаменяемые равносильные понятия. "Доходный" муж на радость маме и сумка от Loui Vuiton назло подругам. Ни шагу в сторону, ни перышка белого в вороньей шкуре. Желания, порывы, искры - они не видимы, а то что видно, то должно быть как подобает, как надо, как у всех.
Грехи совершаются слепцами, осознанно выколовшими себе глаза, за то, что те слишком часто видели грезы. Пытаясь искупить их мы ищем себя уже наощупь. Ищем там, где нас нет, прекрасно это понимая, но боясь в этом признаться, заглушая себя самоё безысходным весельем и исступленной феерией.
Туман спускался на город, обволакивая утро, словно мягкий кокон и отвлекая его от ночных мечтаний. Город грез спал, в ожидании нового витка поиска черной кошки в темной комнате, продолжая надеяться, что она там все-таки есть.