Скифы | Фандаг | Сарматы | Аланы | Осетины | Осетия

Верил ли граф Паскевич сам в то, что он писал министру Чернышеву? Разумеется, нет. Позже граф чистосердечно признался в истинном положении вещей, связанном тогда с Южной Осетией. В проекте письма, составленном на имя Николая I и подготовленном Паскевичем, отмечалось, «что ни один из сих» осетин «не смел показаться на базарах и в деревнях Карталинии без того, чтобы не быть совершенно ограбленному от так называемых помещиков», т.е. грузинских тавадов. Как видно, обвинение в том, будто Карталиния постоянно подвергалась со стороны Южной Осетии нападениям и грабежу, являлось нескрываемой ложью и, скорее всего, внушалась Паскевичу грузинской феодальной знатью, грабившей осетин в той же Карталинии. В письме к императору объяснялось также, что тавады «устраивали даже в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто из осетин не мог пройти, не подвергаясь опасности лишиться всего имущества»; подобные замки служили для князей Эристави и Мачабели одним из средств, с помощью которых они не давали осетинам Южной Осетии покинуть свои насиженные места и освободиться от феодального произвола. Генералы Паскевич и Панкратьев, готовившие письмо к Николаю I, признавались перед императором и в том, что грузинские тавады «... под разными предлогами брали осетинских детей и потом продавали в разные руки. Подобные действия само собой должны были вооружить против них этот народ, а нищета, от оных происшедшая, подвинула его на воровство, разбои и грабежи».

Остается сказать о политическом аспекте обвинения южных осетин, якобы «в необузданности своей не признававших никакого влияния России» и во время войны России с Турцией замеченных в антироссийскости. Граф Паскевич в другом месте своей переписки с Петербургом по поводу карательной экспедиции в Южную Осетию признавал, что «народ сей... при первом появлении российских войск под командою гр. Тотлебена встретил их как своих избавителей. К нам влекла их христианская вера...». Но «когда увидели, что русские начали отдавать их на произвол помещиков» Грузии, «то они предались грабежам и мало помалу увеличили дерзость свою».

Мы привели лишь некоторые данные, но и их вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что у командующего не было явных оснований для обвинения южных осетин, предъявление которых давало бы ему повод для крайних жестокостей в отношении и без того разоренного и загнанного в угол народа. Заодно отметим: подобной карательной экспедиции, какую направлял граф Паскевич в Южную Осетию, он никогда бы не отрядил в сугубо грузинские села, хотя поводов для этого последние подавали гораздо больше, - вспомним участие грузинских отрядов в военных действиях против России во время русско-иранской и русско-турецкой войн или упорное сопротивление грузинского населения российским властям, призывавшим грузинских солдат на войну с Турцией. Подобная дискриминация, когда соседние Грузии народы приносились в жертву во имя «богоизбранной касты», паразитировавшей на российской власти тавадской знати, рождала среди этой знати, еще недавно холопствовавшей у турецких и персидских вали, идеологию некоей исключительности. Для исторически ущербной касты, хорошо помнившей себя стоящей на берегу реки Куры в обнаженном виде и медленно двигающейся к мосту, на котором был выставлен образ святой Марии, «идеология исключительности» имела не только духовное, но и сугубо социальное значение, - она позволяла окончательно расстаться с положением тех, кто стоял в очереди к Божьей матери, и приблизиться к тем, кто заставлял идти к сраму. Глубинный и в чем-то потаенный идеологический процесс происходил на волне мало продуманных и нередко эмпирических действий российских властей, далеких от понимания того, какой расовый феномен создается в самом центре Кавказа и какой угрозой он станет, созрев, для соседних народов и для самой России.

"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.