Скифы | Фандаг | Сарматы | Аланы | Осетины | Осетия

Русско-иранская война, которой был занят Ермолов, серьезно повлияла на положение в Западной Грузии. Здесь явно обострились русско-турецкие противоречия. Иран и Турция вели переговоры о военном союзе против России. Представители грузинской знати, в том числе не только эмигранты, но и отдельные лица в самой Грузии, недовольные российскими властями, принимали активное участие как в войне с Россией, так и в политических событиях в Западной Грузии. Стоит особо отметить, что оппозиционная часть грузинской знати в очередной раз демонстрировала свое фетишизированное пристрастие к такой «собственности», как власть. Ермолову были известны многие факты, связанные с переменами в политической ориентации, происходившие в среде грузинских тавадов. При этом, судя по переписке князей с эмигрантскими царевичами, представители оппозиционной знати, в особенности царевичи, напоминали политических слепцов, не способных к хотя бы пространственному соотнесению Ирана с Россией или России с Турцией, переживавшей не самые лучшие времена. В 1826 году на ирано-турецких переговорах дело дошло до того, что, по свидетельству царевича Вахтанга, грузинский царевич Константин настаивал на том, чтобы Турция провозгласила его «императором» Грузии и письменно это подтвердила. Желание стать «императором» являлось следствием не той политической слепоты, которой отличались царевичи, оно родилось среди грузинской знати благодаря России, в начале XIX века создавшей из двух небольших и разоренных княжеств и тавадских уделов единую страну и давшей ей название «Грузия». «Имперская идеология» среди знати становилась «осязаемой» на фоне любого наступления грузинского феодализма на территории соседних народов. Невольным созидателем ее был также Ермолов, в конце первой четверти XIX века оказавшийся в на редкость сложной обстановке, сложившейся на Кавказе; именно тогда «всемогущий» Ермолов столкнулся с Кавказской войной, в которой он, кроме чисто военных операций, ничего не мог себе объяснить. В волнение пришли Осетия и Кабарда. Пока автономно, но войну с Россией вела уже Чечня, угрожала войной Турция. На фоне этих событий главнокомандующий, большую часть своего времени посвятивший войне с Ираном, был вынужден решительно пересмотреть свою политическую доктрину на Кавказе. Ермолов снял блокаду в Дагестане и Чечне, направил военный отряд в Кабарду, в угоду грузинским тавадам войсковыми рейдами держал в напряжении Осетию, щедро дарил титулы, воинские звания и феодальные владения грузинской знати, поощрял в ней политическую надменность, чванство и «императорскую» спесь. Переменам подвергались нетолько политические приоритеты, менялся сам Ермолов. Незаурядный генерал, на которого на Кавказе лавиной обрушились крупномасштабные события, более не был похож на «наперсника Марса и Паллады», на «гения северных дружин». Он не походил и на «сфинкса младого» (Рылеев). Ермолов перестал являться «владыкой Кавказа». Он стал масштабом гораздо меньше, всего лишь «господином проконсулом Иберии», как справедливо его называл Грибоедов. Именно тогда, в 1826 году, Ер­молов, более пяти лет державший горцев Северо-Восточного Кавказа в жесткой блокаде, произнес одну из своих самых метких фраз: «Десять лет я пытался понять горцев, но так и не смог их постичь». Слова были произнесены, когда горцы, которых Ермолов называл «мошенниками», стали обращаться к главнокомандующему с просьбой отправлять их на войну с Ираном, чтобы защищать Россию. В знак солидарности с Ермоловым, командовавшим военными действиями на иранском фронте, горцы на время прекратили набеги на Кавказскую линию. Главнокомандующий не мог не обратить внимания на два слишком «странных» явления: разоренные карательными экспедициями горцы просились на войну с Ираном, а грузинские тавады, пользовавшиеся милостями России, суетились и вместе с эмигрантскими царевичами готовились к новым политическим играм, напоминавшим банальное гадание на ромашке, в котором вновь выяснялось - Россия или Персия, Россия или Турция. Подобные «кавказские» перепады «температурных режимов», никак, казалось, несовместимых с обычной политической логикой, внушали Ермолову мысль о невозможности познать тайны Кавказа. Вполне возможно, что он поделился этой мыслью с Пушкиным во время их встречи в 1829 году, и она, эта преследовавшая европейски образованного генерала мысль, стала поводом пушкинской фразы, в которой поэт назвал Ермолова «великим шарлатаном».

Ермолов начинал свою кавказскую эпопею с четкой концепцией; суть ее он сформулировал достаточно лапидарно: «Кавказ, - заявлял генерал, - это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо штурмовать ее или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого, так поведем же осаду». С точки зрения военного искусства осада Кавказа была безупречной, однако проводилась она при полном невежестве в представлениях о «противнике». Это стало главной причиной провала ермоловской военно-политической доктрины на Кавказе. Разочарование было столь велико, что нередкие обращения, поступавшие позже к Ермолову от его преемников с просьбой дать свои «рецепты» к «тайнам Кавказа», вызывали у видавшего виды генерала раздражение и, как правило, не имели отклика.

А.П. Ермолов не смог раскрыть тайны Кавказа, но давно и хорошо изучил Петербург. Он ждал своей отставки и был готов к ней. Дело, однако, заключалось не в том, что он тесно общался со многими декабристами, сосланными на Кавказ, и «нежелательными для Петербурга» лицами, находившимися на кавказской службе, не это послужило причиной отставки. Все было гораздо проще. Новый император Николай I, получивший главным образом военное образование и собиравшийся особое внимание уделить милитаризации страны, удовлетворение своих полководческих амбиций связывал с начавшейся Кавказской войной и русско-иранским фронтом. Николаю I нужен был «подходящий» партнер на Кавказе; Ермолов, которого хорошо знал император, для такой роли не подходил. Не только из-за неумеренной амбициозности, но и из-за чрезмерной «легендарности», слишком мало места оставлявшей для первой Персоны страны, отныне бравшей на себя обязанности неформального главнокомандующего на Кавказе. Для осуществления этих планов более со­ответствовал И.Ф. Паскевич, хорошо известный генерал, ранее командовавший гвардейской дивизией, в которой служил будущий император. Паскевич пользовался у только что вступившего на престол царя особым доверием; не случайно накануне, когда рассматривалось дело декабристов, этот генерал стал членом Верховного суда.

Свою службу Паскевич начинал в 1826 году с командования на русско-иранском фронте, а через год был объявлен наместником Кавказа и главнокомандующим. Ермолов критически и не без «ревности» относился к деятельности своего преемника; когда окончится русско-турецкая война и к фамилии Паскевича добавят титул «Ериванский», Ермолов назовет любимца императора «Паскевичем-Ерихонским», очевидно, желая указать на «древность» последнего.

"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.