ВВЕДЕНИЕ

 Прежде всего надлежит знать, что в каждом поясе земли существует

отдельное [друг от друга] население, [одно] оседлое, [другое] ко-    

    чевое. Особенно в той области [или стране], где есть луга, много       

трав, [в местностях], удаленных от предместий городов и от домов...  

Рашид ад-Дин 

  Слово «кочевники» и его международный синоним «номады» в эт-нографической литературе до сих пор не имеют однозначного употребления. Наряду с подвижными скотоводами под кочевниками — нома-дами подчас подразумеваются бродячие охотники-собиратели и конные охотники. 

 Такое расширительное употребление терминов иногда при-водит к сознательному или бессознательному смешению различных по-нятий и всегда — к необходимости особо оговаривать вкладываемый в эти термины смысл. Поэтому представляется целесообразным закрепить термины «кочевники» и «номады» лишь за специфическими формами подвижного скотоводства, а остальные роды хозяйственной деятельности, также сопряженные с (подвижностью, именовать «бродячими». Такое ограничение, однако, еще не содержит в себе определения ко-чевого скотоводства как рода хозяйственной деятельности. Определений, правда, предложено довольно много, но иногда они весьма сильно расходятся друг с другом. Причина заключается в том, что кочевое ско-товодство не отделено от других родов хозяйственной деятельности не-проходимой стеной, а, напротив, связано с ними различными переход-ными формами [Шенников, 1971, стр. 90—91; Вайнштейн, 1972, стр. 9—10, 74]. Кроме того, некоторые из существующих определений аб-солютизируют лишь одну или несколько особенностей кочевого скотоводства, хотя по возможности должны учитывать все основные. К числу таких особенностей кочевничества отно-сятся: 1) скотоводство как преобладающий род хозяйственной деятельности; 2) экстенсивный характер хозяйства, связанный, с круглогодичным внестой-ловым содержанием скота на подножном корму; 3) периодическая сезонная подвижность в пределах определенной пастбищной территории; 4) участие в перекочевках большей части населения (в отличие oт отгоннопастбищного скотоводства); 5) преобладание натуральных форм хозяйства (в отличие от современного капиталистического ранчо). Именно эти особенности кочевого скотоводства являются основными и определяют его специфику.      Таким образом, кочевничество, или номадизм, можно определить как особый род производящего хозяйства, при котором преобладающим заняти-ем является экстенсивное подвижное скотоводство, а большая часть населения вовлечена в периодические перекочевки. 

 Номадизм на земном шаре представлен пятью главными формами: севе-роафриканско-переднеазиатской, в которой в (составе стада преобладают овцы и козы, а основным верховым и транспортным животным является верблюд; африканской к югу от Сахары, в которой разводят преимущественно коров, а всадничество не получило сколько-нибудь, широкого распространения; евразийской, в которой в составе стада преобладают овцы, име-ется также крупный рогатый скот, основным верховым животным является лошадь, а транспортным — лошадь и до недавнего времени вол; тибетской высокогорной с яком в качестве важнейшего животного и североазиатской — сугубо оленеводческой.  

 Конечно, такое разделение до некоторой степени условно – кое-где в Передней Азии лошадь имела большее значение, чем верблюд, и наряду с племенами верблюдоводов там известны племена, разводящие овец и коз. В отдельных районах евразийских полупустынь и пустынь верблюд был важ-нее лошади. Киргизы Памира разводили яков. В смежных областях вообще нельзя провести четкой грани между различными формами номадизма ни в географическом, ни в хозяйственном отношениях. И все же, если пытаться дать наиболее обобщенную характеристику кочевников выделенных регио-нов, первых можно назвать верблюдоводами, вторых— коровопасами, третьих — коневодами, четвертых — яководами и, наконец, пятых — олене-водами. Более того, учитывая различия в составе стада, определявшиеся эко-логией указанных регионов, и связанные с ними различия в образе жизни и материальной культуре, можно, по-видимому, говорить о нескольких хозяй-ственно-культурных типах или подтипах кочевников [Patai, 1951; Bacon, 1954, стр. 44 и сл.; Андрианов, Чебоксаров, 1972, стр. 14—15; Вайнштейн, 1973, стр. 1 и сл.].

 Правда, и верблюд и лошадь в численном отношении обычно всегда ус-тупают мелкому рогатому скоту [Krader, 1955, стр. 309 и сл.]. Но военное и хозяйственное значение верховых животных было во многом определяющим. Не случайно длительное военное преобладание кочевников над земледель-цами было характерно только для Северной Африки, Передней Азии и евра-зийских степей, т. е. тех регионов, где кочевники располагали достаточно выносливыми верховыми животными [Jettmar, 1966, стр. 1 и сл.]. В Африке южнее Сахары оно выглядело значительно более слабым, а в Северной Азии вообще отсутствовало. Чукчи, еще сравнительно недавно занимавшиеся присваивающим хозяйством, были тем не менее сильнее оленеводов-коряков и перешли к разведению оленей, отобрав у коряков большую часть необходимых для этого животных (Богораз, 1934, стр. XXIII; Вдовин, 1965, стр. 10 и сл.].  Кроме того, численные показатели нельзя рассматривать в данном случае как определяющие. 

 В Монголии, по свидетельству различных источников, лошадь по стои-мости приравнивалась к одной корове, или 7—10 овцам, или к 10—14 козам. Верблюд стоил две лошади [ср.: Майский, 1921, стр. 135; Рощин, 1971, стр. 19, прим. 10]. В Монгольской Народной Республике в 50-х годах были приняты такие коэффициенты всех видов скота: овца=1, крупный рогатый скот и лошадь = 6, верблюд=12 и коза = 0,75. По численности животных в переводе на овец коневодство в МНР даже в 1950 г. занимало первое место [Шуль-женко, 1954, стр. 43]. В Туве до революции 10 овец или 20 коз приравнивались по стоимости к одной корове или лошади, две-четыре лошади — к од-ному верблюду [Вайнштейн, 1972, стр. 41, 288, прим. 5]. У казахов в XIX в. один верблюд стоил 20 годовалых баранов (Зиманов, 1958, стр. 87]. По под-счетам С. И. Руденко, у казахов и киргизов в XIX в. взрослая лошадь приравнивалась к 6 овцам или козам и к 6/5 головы крупного рогатого скота [Ру-денко, 1961а, стр. 5]. В Малой Азии на протяжении веков цена одной коровы равнялась цене 10 баранов [Гордлевский, 1960, стр. 157]. Поэтому, если сравнивать соотношение численности отдельных видов скота у кочевников евразийских степей в XIX — начале XX в.1, то нетрудно убедиться, что и в стоимостном выражении лошади часто играли более важную роль, чем мел-кий рогатый скот. 

 Сходное положение, вероятно, существовало и в древности. Когда в 83 г. н. э. на сторону Хань перешла одна из групп хунну, она пригнала с собой свыше 100 тыс. голов овец и крупного рогатого скота и 20 тыс. лошадей [Таскин, 1968, стр. 24]. И в данном случае соотношение было явно в пользу лошадей.  Наконец, универсальные возможности хозяйственного использования лошади, в частности ее способность к тебеневке, опять-таки делали ее наи-более важным животным в составе стада кочевников умеренной зоны Евразии. Разбивая на пастбищах снежный покров, лошадь облегчала доступ к. корму и другим животным. 

 Сами кочевники отлично понимали значение лошади в своей жизни. Ка-захский хан Касим говорил: «Мы — жители степи; у нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, главное наше богатство состоит в лошадях... Людям степей без коня и жизнь не в жизнь» [Материалы по истории казахских ханств, 1969, стр. 226]. 

 Верблюд играл аналогичную роль во многих районах Северной Африки и Передней Азии и в южной части умеренной зоны Евразии [Les Prolégomènes d'Ibn Khaldoun, 1863,, стр. 255—257; Фиельструп, 1927, стр. 89 и сл.; Першиц, 1961 стр. 27 и сл.; Першиц, 1965, стр. 323 и сл.; Иванов Η. Α., 1963; Sweet, 1965, стр. 130 и сл.; Оразов, 1973, стр. 71].

 Данная монография посвящена кочевникам одного из отмеченных регио-нов — евразийских степей, полупустынь и пустынь. Учитывая преобладание степного ландшафта [Берг,. 1947; Берг, 1955; Борисов, 1967], этот регион в дальнейшем для краткости будет именоваться евразийскими степями. Время возникновения здесь кочевого скотоводства все еще является дискуссионным вопросом. Предложенные даты варьируют очень сильно: эпоха неолита [Na-mio Egami, 1968,. стр. 324]; вторая половина IV тысячелетия до н. э. [Биби-кова, 1972, стр. ПО]; IV—III тысячелетия до н. э. [Toynbee,. 1934, стр. 404]; III тысячелетие до н. э. [Мерперт, 1968, стр. 201; Мерперт, 1974, стр. 112 и сл.]; II тысячелетие до н. э. [Черников, 1953, стр. 29; Либеров, 1960, стр. 152; Шилов, 1964, -стр. 102; Шилов, 1970; Плетнева, 1967, стр. 180; Археологiя Украiнської PCP, 1971, т. I, стр. 426]; рубеж II— I тысячелетий до н. э. [Те-реножкин, 1952а, стр. 8; Грязнов, 1955; Лесков, 1971, стр. 3]; начало I тыся-челетия до н. э. [Левин и Чебоксаров, 1955, стр. 9; Грязнов, 1957, стр. 27; Krader, 1959, стр. 499; Руденко, 1961а, стр. 10—11; Жданко,. 1968, стр. 275; Акишев, 1972, стр. 45] и даже I тысячелетие н. э. [Андрианов, Мурзаев, 1964, стр. 95—96; Андрианов,. Чебоксаров, 1972, стр. 13]. Подобный разнобой связан отчасти со скудостью источниковедческой базы, отчасти с неодно-значным пониманием сущности номадизма и предпосылок, необходимых для его возникновения.

 Возникновение кочевого скотоводства в евразийских степях— результат адаптации обществ с производящей эко- 
номикой в определенных экологических нишах. Это явилось следствием синхронного действия различных факторов естественно-географического, социально-экономического и конкретно-исторического порядка 2.

 Необходимыми предпосылками номадизма как хозяйственно-культурного и социального феномена в данном регионе являются: соответствующая гео-графическая среда (аридная зона, где занятие земледелием без ирригации экономически малоэффективно); видовой состав стада, оптимально приспо-собленный к условиям степной зоны; наличие верховых животных и колес-но-упряжного транспорта; определенная степень имущественной дифферен-циации, влекущая за собой частно-семейную собственность на скот; возможность общественного разделения труда между скотоводами и зем-ледельцами.  Преобладание скотоводства над земледелием в отдельных районах евразийских степей наметилось не позднее неолита [Пассек, Черныш, 1970, стр. 131—133; Массон, 1970, стр. 111; Археологiя Украiнської PCP, 1971, т. 1, стр. 84], и уже в IV тысячелетии до н. э. в Северном Причерноморье были известны все основные виды домашних животных, за исключением верблюда [Цалкин, 1970, стр. 265]. Однако вплоть до конца эпохи бронзы здесь преобладали не чисто скотоводческие, а скотоводческо-земледельческие культуры. Отсутствие верховых животных и характерные для многих культур долго-временные поселения указывают на то, что скотоводство было скорее пастушеским, чем кочевым. К тому же, судя по остеологическим материалам, на протяжении нескольких тысячелетий не было заметных изменений видового состава стада и его процентного соотношения в направлении, характерном для кочевого хозяйства [там же, стр. 253]. 

 Освоение лошади как верхового животного, по имеющимся пока досто-верным данным, произошло лишь около середины II тысячелетия до н. э. [Смирнов К. Ф., 1961, стр. 46; Yadin, 1963, стр. 218—220; Zeuner, 1963, стр. 337; Акишев, 1972, стр. 44], хотя вполне вероятно, что в дальнейшем эту дату надо будет удревнить [Мерперт, 1974, стр. 115, 134]. Но колесно-упряжный транспорт проник в степи с Ближнего Востока не позднее конца III тысячелетия до н. э. [Мерперт, 1968, стр. 203]. Археологические и лингвистические материалы свидетельствуют, что во II тысячелетии до н. э., а скорее всего и значительно раньше население степной зоны находилось уже на этапе разложения первобытнообщинных отношений (Латынин, 1957; Лагодовська, Шапошникова, Мaкаревич, 1962, стр. 161; Киселев, 1965, стр. 18 и сл.; Исто-рия Сибири, 1968, стр. 178 и др.; Мерперт, 1968, стр. 1091 и cл.; Мерперт, 1974, стр. 129 и cл.; Грантовский, 1970, стр. 359; Археологiя Украiнської PCP, 1971, т. I, стр. 292 и др.]. К I тысячеле-тию до н. э. непосредственно к югу от евразийских степей возникли цивилизации, оказавшие определенное экономическое и, возможно, политическое давление на своих северных соседей [Lattimore, 1951, стр. 59 и др.]. 

 Все эти факторы сделали возможным переход к новому роду хозяйствен-ной деятельности. Когда же на рубеже II и I тысячелетий до н. э. достигло максимума длившееся более тысячи лет усыхание степи вследствие посте-пенного изменения климата, этот переход стал необходимым [Шнитников, 1957; Гумилев, 1966, стр. 67; Марков, 1973, стр. 110—112].

 Таким образом, представляется, что массовый переход населения евра-зийских степей, полупустынь и пустынь к кочевому скотоводству начался на рубеже II и I тысячелетий до и. э. и в основном завершился в I тысячелетии до н. э. Однако в одних районах он мог начаться и раньше — уже во II тыся-челетии до н. э., в других, наоборот, позднее. Археологические материалы далеко не всегда позволяют отличить отгонно-пастбищное скотоводство от кочевого.  Примечательно, что переход к номадизму в евразийских степях и в Пе-редней Азии совершался приблизительно в одно и то же время. В последней для II тысячелетия до н. э. констатируется лишь наличие скотоводческо-земледельческого или полукочевого хозяйства, а начало специализации на разведении верблюдов, позволившей скотоводам полностью порвать с земледелием и превратиться в обитателей пустыни — бедуинов, датируется рубежом II—I тысячелетий до н. э. [Кленгель, 1963, стр. 64, 68; Kiengel, 1968, стр. 75 и сл.; Kiengel, 1972, стр. 168 и сл.; Krader, 1968, стр. 323; Першиц, 1961, стр. 27—28, прим. 7]. 

 На обширных пространствах евразийских степей, полупустынь и пустынь с их весьма сильными вариациями в естественно-климатических условиях кочевое скотоводство всегда было представлено различными типами и вари-антами.. Для систематизации их можно избирать разные критерии; многие из них уже были предложены различными исследователями [Bacon, 1954, стр. 54; Krader, 1955, стр. 302; Руденко, 1961а, стр. 3—4; Жданко, 1961; Сорокин С. С, 1961, стр. 28—29; Poucha, 1968, стр. 121; Вайнштейн 1972, стр. 69 и сл.; Марков, 1973, стр. 2]. В данной работе за основу систематизации взят харак-тер кочевания, потому что, с одной стороны, он определяется экологией конкретных районов, а с другой — был тесно связан с социальными процессами, происходившими в кочевых обществах. 

 Если иметь в виду только самые основные типы кочевания, то в зоне евразийских степей, полупустынь и пустынь можно выделить следующие. 

 1. Все население кочует, не имея стабильных маршрутов перекочевок и нигде подолгу не задерживаясь. Это экстраординарный случай, известный лишь при переселениях, завоеваниях и последующем освоении новых территорий. В качестве примеров можно привести аваров IV в., венгров VIII—IX вв., торков (огузов в Южной России) X в., тата-ро-монголов XIII в. и т. д. Не случайно археологические памятники соответ-ствующих этносов в периоды «таборного» кочевания крайне малочисленны и их бывает очень трудно выделить [Плетнева, 1967, стр. 102, 181, 182; Ам-броз, 1971, стр. 122—123]. 

 2. Все население круглогодично кочует по относительно неустойчивым меридиональным или радиально-круговым маршрутам. Стабильные зимники отсутствуют. В новое время такой тип кочевания был отмечен в наиболее засушливых и бесснежных районах Казахстана, Туркмении и Монголии.

 3. Все население кочует по стабильным маршрутам, имея постоянные зимники. Земледелие отсутствует. Примером могут служить калмыки и часть казахов в новое время.

 4. Все население кочует весной, летом и осенью в меридиональном или вертикальном направлениях, возвращаясь на зиму к постоянным жилищам. Наряду с кочевым скотоводством практикуется земледелие, но лишь как подсобный вид хозяйства.

 5. Часть населения кочует большую или меньшую часть года в меридиональном или вертикальном направлениях, тогда как другая живет оседло и в основном занимается земледелием.  

 Два последних типа кочевания являются собственно разновидностью не кочевого, а полукочевого хозяйства. Но именно они были наиболее характерны для населения степной зоны Евразии. Таким образом, многие из тех, кого традиционно называют кочевниками, в строго научном смысле слова являлись полукочевниками, хотя скотоводство у них чаще всего играло зна-чительно большую роль, чем земледелие. 

 Вывод о преобладании в евразийских степях полукочевого хозяйства распространяется на кочевников не только нового времени, но и средневеко-вья и древности, в том числе и на таких, за которыми прочно установилась репутация чистых номадов.

 В Дешт-и-Кыпчаке и в золотоордынском Северном Причерноморье зем-леделие, которому был нанесен тяжелый урон монгольским нашествием, все же полностью не исчезло [Ти-зенгаузен, 1884, стр. 230, 233; Меховский, 1936, стр. 59; Путешествия Плано Карпини и Рубрука, 1957, стр. 98; Zajaczkowski, 1968, стр. 229; Барбаро и Контарини, 1971, стр. 150]. Ранее, в IX в., Тамим ибн Бахр упоминает «селения и возделанные земли» в стране кимаков [Minorsky, 1948,. стр. 284; Кумеков, 1972, стр. 94—95]. Имеются сведения о земледельческом укладе у огузов [Каррыев, Мошкова, Насонов, Якубовский, 1954, стр. 41—42; Агаджанов, 1969, стр. 260]. Даже хунну, судя по письменным и археологическим источникам, в какой-то мере «занимались обработкой полей» [Таскин, 1968а, стр. 24, 121]. Про сарматские племена Предкавказья Страбон (XI, 2, 1) свиде-тельствует: «Одни из них кочуют, другие живут в шатрах и занимаются зем-леделием». Земледельческий уклад имелся также у усуней [Акишев, 1969, стр. 29; Акишев, 1970, стр. 69] и у древних кочевников Алтая [Грязнов, 1947, стр. 14—15]. 

 В то же время во многих районах степной зоны земледельческое хозяй-ство даже в позднее время имело черты, роднящие его с полукочевым [Голо-буцкий, 1956, стр. 58,. 269—271; Голобуцкий, 1957, стр. 55—56; Шенников, 1971, стр. 84—85]. До самого недавнего времени направление хо-зяйственного развития в евразийских степях, полупустынях и пустынях во многом определялось экологией, а в известной мере определяется ею и сей-час [Федянович, 1973; Назаревский, 1973].

 В связи с предложенной систематизацией надо сразу же подчеркнуть три обстоятельства, важных для дальнейшего изложения.

 Во-первых, видовой состав стада и даже процентное соотношение раз-личных видов скота, определявшиеся преимущественно природно-климатическими условиями различных районов и лишь отчасти социаль-ными градациями, культурной традицией или спросом соседних обществ, мало менялись у кочевников с течением времени. Это прослежено на: при-мере древних сарматов и калмыков нового времени [Хазанов, 19726], насе-ления Северной Каракалпакии в XI— XIV вв. и в самом недавнем прошлом [Цалкин, 1966,. стр. 154], кочевников Тувы I тысячелетия н. э. и XIX — на-чала XX в. н. э. [Вайнштейн, 1972, стр. 22], жителей Каракорума — монголь-ской столицы XIV в. и современных монголов [Цалкин, 1968, стр. 22—23]. 

 Во-вторых, поскольку отмеченные типы кочевания в евразийских степях были не только связаны с социальной историей кочевников, но в то же время во многом зависели от природной среды, все они, по-видимому, существо-вали не только в новое время и в средние века, но и в древности, хотя огра-ниченность имеющихся источников не всегда позволяет проследить их с же-лаемой полнотой. Так, скифы прошли путь от первого типа кочевания до четвертого и пятого, а маршруты и протяженность перекочевок сарматов близко соответствовали калмыцким (третий тип). Страбон: (VII, 3, 17) писал про древних номадов европейских степей, что «они следуют за своими стадами, выбирая всегда местности с хорошими пастбищами; зимою в болотах около Меотиды, а летом — и на равнинах». То же самое Плано Карпини говорил о кочевниках Золотой Орды, утверждая, что «все они зимою спускаются к морю, а летом по берегу этих самых рек поднимаются на горы» [Путешествия Плано Карпини и Рубрука, стр. 70]. Наблюдатели XIX —начала XX в. также отмечали, что калмыки уходят на зимовки из открытой степи к поросшим камышом лиманам и озерам в долине Маныча и прилегающих местностях [Дуброва, 1898, стр. 187; Очиров, 1925, стр. 15]. Поэтому мнение о том, что отмеченные типы кочевания являются лишь последовательными этапами развития кочевнического хозяйства [Плетнева, 1967, стр. 180], представляется неточным.

 В-третьих, седентаризация и номадизация в Евразии происходили в основном в маргинальных районах, в которых возможны оба рода хозяйствен-ной деятельности — и скотоводство и земледелие. Там они являлись двумя обратимыми и встречными процессами, совершавшимися на протяжении всей истории кочевничества в евразийских степях. Они могли происходить даже одновременно, в рамках одного и того же общества. Например, у туркмен и южных групп казахов в XIX в. кочевники, лишившиеся скота, оседали на землю, а разбогатевшие земледельцы нередко обзаводились скотом и пе-реходили к кочеванию. 

 Но интенсивность этих процессов находилась в зависимости от конкретной исторической ситуации. В Северном Причерноморье сильная тенденция к оседлому образу жизни, господствовавшая в конце скифской эпохи, сначала была существенно ослаблена продвижением сарматов, а затем, едва успев восстановиться в отдельных районах, надолго прервана вторжением гуннов. В VIII—X вв. н. э. на территории Хазарского каганата кочевники вновь на-чали оседать на землю, но в X в., после вторжения печенегов, опять перешли к кочеванию. В XIII в. хозяйство половцев снова стало приобретать полу-оседлые черты, но почти полностью утратило их после монгольского нашествия. Затем тенденция к седентаризации вновь пробила себе дорогу в Золотой Орде. 

 В целом тенденция к седентаризации обычно определялась внутренним социально-экономическим развитием кочевых обществ (обнищанием части кочевников, политикой социальной верхушки, заинтересованной в продуктах земледелия и ремесла), а также рядом иных факторов (неблагоприятной по-литической ситуацией, сокращением количества пастбищ, влиянием соседей-земледельцев и т. д.). Противоположная ей тенденция чаще всего была связана с политическими событиями (переселениями, вторжением новых масс кочевников) и рядом внутренних причин (например, попытками решить социальные противоречия за счет внешней экспансии или стремлением господствующего слоя сохранить кочевой образ жизни).

 Возможная роль климатических изменений в процессах седентаризации и номади-зации остается пока не вполне ясной [иное мнение см.: Гумилев, 1967; Гумилев, 1970]. Но экология, безусловно, являлась фактором, благоприятствующим или, напротив, препятствующим развитию этих процессов.

 Таков был экологический фон, на котором в особом культурно-историческом регионе — евразийских степях, полупустынях и пустынях, протянувшихся от Дуная до Северного Китая,— зарождались, расцветали и гибли, сменяя друг друга, различные кочевые этносы и созданные кочевниками политические образования, совершались далекие миграции, происходили события, оказавшие важное воздействие на историю по меньшей мере трех континентов.