Вопрос историзма осетинских нартовских сказаний является одним из наиболее дискуссионных в нартоведении, начиная с 70-х гг. XIX в. и по настоящее время. На протяжении всей истории изучения эпоса сложилось два основных подхода в рассмотрении вопроса.
Сторонники первого полагали, что эпос нельзя рассматривать как исторический источник. Одним из наиболее видных представителей этого направления был известный ученый-археолог Е. Крупнов. Он обосновывал мысль (и она находила своих сторонников среди исследователей нартовского эпоса) о полном отсутствии исторической подосновы во всех версиях нартовских сказаний. На наш взгляд, это мнение не подкреплено достаточной научной аргументацией. Нам представляется гораздо более убедительной позиция исследователей, не сомневающихся в исторической подоснове героического народного эпоса.

Живая эпическая традиция устами каждого осетинского сказителя не могла не отражать и не фиксировать изменения религиозных верований и практик. Такие изменения были неизбежны в условиях миграций предков осетин, смешения культур в полиэтничных и поликонфессиональных социумах.
За многовековую историю создания эпоса происходили различные процессы, естественные потери прежних божеств, заимствования и переосмысления новых богов и/или их имен.
Осетинский нартовский эпос – это сказания о героях. Боги функционируют в героических сказаниях, их образы максимально близки типу людей. Это можно рассматривать как проявление этнического характера – у сарматов, алан не было страха перед богами, они были чужды идолопоклонству. Но, возможно, эпос отражает начальную стадию формирования пантеона, этап эвгемеризации. Был такой древнегреческий философ Эвгемер, который считал, что у богов были исторические прототипы, что вера в них возникла из культа реально существовавших великих людей. Превосходя других силою, волею, разумом, они сами при своей жизни, а их окружающие и после их смерти, возводили это превосходство в степень божественной сущности.

В книге "Меч и фандыр", вышедшей в 2011 году А. Туаллагов рассматривает знаковый образ осетинской духовной и материальной культуры – палку/шест с соответствующими ей определениями: пестрая, лысая, (шест) благодати (фарны хъил) и т.д.
Рассмотрев различные контексты употребления осетинами во временных рамках по крайней мере последних двух веков – функционирование палки/шеста на мужском совете; ношение фарны хъил, украшенного разноцветными лоскутьями, в праздник Кæхцгæнæн; опускание шеста во время свадебного застолья через свето-дымовое отверстие в крыше (ердо/сæйраг); наложение запрета палкой; клятва нарти хъолон лæдзæг у осетин-дигорцев перед военным походом; отражения обрядов клятвы пестрым шестом/палкой в нартовском эпосе на общем собрании мужчин перед походом и при судебных разбирательствах в знак особой верности сказанного слова; в случае решения мстить за обиду и т.д. – А. Туаллагов делает важный вывод: "…через анализ осетинского обряда заключения клятвенного союза воинов мы сталкиваемся с образом аланских и сарматских воинов, выступавших на поле битвы под драконообразными знаменами".

Одной из характерных особенностей постсоветского периода развития нашего общества стал пристальный интерес, проявляемый к историческому прошлому родного народа, к своим родо-фамильным корням. В принципе, дело это похвальное, когда интерес здоровый, и авторы не выходят за рамки здравого смысла, а написанное является результатом объективного анализа исторических источников. Взявшись за написание таких трудов, человек должен придерживаться основополагающей методологии исследования.
Но на практике, к сожалению, часто встречаются деятели, которые, не имея соответствующего исторического образования и не обладая элементарными навыками анализа исследуемого материала, задаются лишь целью самореализоваться на популярных в обществе темах. Нередко они выдают печатную продукцию, затуманивающую мозги несведущему читателю, вносящую раздор и сумятицу в общество. При этом сотворенное выдается как проявление исключительной любви к своему народу, фамилии. На деле же такие ура-патриоты оказывают медвежью услугу и народу, и породившей их фамилии.

Конь (бæх) в жизни алан, славившихся своей замечательной конницей, ловкостью и красотой верховой езды (Флавий Вегеций Ренат, Марцеллин и др.), играл исключительную роль. Еще Ф. Кардини писал, что "аланы привыкли жить вместе с конем, величать его по имени, беседовать с ним… Они готовы рисковать жизнью ради своего коня; уверены, что в трудный час он тоже придет на помощь и выручит из беды. Аланы восхищены, как дети, его великолепием, заботятся о его здоровье. Они уверены, что конь не оставит их и после смерти". Эти воззрения алан-осетин оказались запечатленными в тексте старинного обряда посвящения коня покойнику (бæхфæлдисын/бæхфæлдесун), который совершается у могилы.
 Положив покойника, приводят коня, приносят шкуру барана, зарезанного в день погребения, и чашу с брагой (махсымӕ). На шее у коня два аршина белого коленкора; под седлом вместо подседельника новый неношенный сафьян; седло не имеет подушки. Человек, ведущий коня, держит новую плеть в руке. Для коня берут с собою пригоршню проса в качестве фӕндаггаг – это провизия на дорогу в царство мертвых. Заметим, что если все это не исполнено, то обряд лишается своего значения, смысла. По верованию народа, все, что приносится мертвому, служит ему на пользу в потустороннем мире. Если у родных нет коня, то им его дают знакомые и друзья покойника. Пока усопшего зарывают, конь стоит в стороне, затем его подводят к изголовью умершего. Пришедшие на похороны образуют круг вокруг могилы, и посвятитель коня (бæхфæлдисæг/бӕхфӕлдесӕг), становясь перед конем, начинает свою речь. По окончании речи коня обводят три раза вокруг могилы и дают ему попробовать браги, после чего чашку, из которой конь пил, разбивают об его копыто. Потом дают коню принесенное с собою просо и отрезают ему кончик уха или делают надрез. Кто-нибудь из присутствующих садится на него и скачет до тех пор, пока не вгонит в испарину. Сафьян и коленкор снимают с коня и отдают бедным.

Обличительный тон герман садулаев начинает сразу с заглавия: «Почему осетины не аланы»? Очевидно, от предположения в не аланстве у осетин должны подкоситься ноги, испортиться пищеварение и появиться неуверенность в завтрашнем дне. Но этого не происходит. Ежедневный брифинг людей далеких от науки им порядком поднадоел. Устали они и от ворот в чистом поле, которые почему-то «аланские», сделанные не природой в горном ущелье, а архитектурным проектом, утомились от названия города , которое окончательно не установлено, и его географического положения, совершенно не соответствующего источникам, от постоянной возни и выкриков со стороны тех, кто даже не понимает и слова по-алански, но просто желает быть.

Немногие народы могут похвастаться тем, что доподлинно знают ранние этапы собственного этногенеза и происхождения этнических названий. Но все осознают их важность как источников и носителей ценнейшей информации, и поэтому этнонимы интерпретируют и с позиций научного исследования, и в целях политических спекуляций.
За пределами нашей республики нас знают под именем "осетины". В то же время в мировой научной, научно-популярной, справочной литературе стало традицией, говоря об осетинах, прибегать к термину более известному, относящемуся ко времени наиболее выраженного влияния наших предков на ход европейской истории, – "аланы".
Имея установленных предков, мы, "европейские иранцы", "кавказские аланы", "нынешние аланы", получаем большое преимущество перед многими народами. Это обстоятельство увеличивает глубину проникновения в нашу историю до достаточно ранних этапов – до золотого века античности и далее – до середины I тыс. до н.э., т.к., по мнению Всеволода Миллера, следует искать "предков осетин в седой древности в области сарматов и понтийских скифов".

Живые рассказы краеведа о прошлом родного края, далеком и относительно недавнем – то, что благодарными читателями было, есть и будет востребовано всегда.
Этой теме и посвящена новая книга эссе доктора исторических наук, профессора, знатока владикавказской старины Генрия Кусова "Путешествие в Былое", готовящаяся к выходу в издательстве "Ир". Сегодня "СО"публикует один из материалов, которые войдут под ее обложку.
Еще во времена студенчества мне довелось часто посещать Музей осетинской литературы, располагавшийся в то время в здании Осетинской церкви, и обратить внимание там, в ее пантеоне, на ухоженную, увенчанную мраморным крестом могилу генерала Михаила Баева. Все остальные захоронения генералов и офицеров царской армии в ограде храма владикавказские большевики в 30-х годах разрушили – и освободили на этом мемориальном кладбище места для "героев новой эпохи". Эту же могилу – не тронули. Почему?