Существует множество версий по поводу происхождения алан. Наиболее распространенная точка зрения связывает алан с сарматским миром. Так, в популярном «Археологическом словаре» английских ученых У. Брея и Д. Трампа аланы (наряду с роксаланами, сираками, аорсами, язигами) причислены к сарматским племенам.

Сарматы с момента появления на юге России привлекали внимание древних историков, традиционно изображавших их кочевым народом. Согласно Геродоту и Гиппокриту, сарматы не имели домов, а жили на повозках. Примерно четыре века спустя Страбон дал аналогичную характеристику: «Кибитки номадов (кочевников) сделаны из войлока и прикреплены к повозкам, на которых они живут; вокруг кибиток пасется скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются. Они следят за своими стадами, выбирая всегда местности с хорошими пастбищами; зимою в болотах около Меотиды, а летом — на равнинах». Сарматы, согласно Тациту, проводили «всю жизнь на повозке и на коне». Правда, говоря об аорсах — одном из крупнейших сарматских союзов, Страбон сообщает, что они «частью кочевники, частью живут в шатрах и занимаются земледелием». У сираков был город Успа, расположенный на возвышенном месте и укрепленный стенами и рвами; «стены были не из камня, а из сплетенных прутьев, с насыпанной посредине землей». Горожане делились на людей «свободного состояния» и рабов.

Сарматские племена играли важную роль в политических событиях рубежа двух эр. В Европе особую активность проявляли язиги. Их появление на Дунае некоторые венгерские и румынские исследователи объясняют особенностями внешней политики Рима, который поощрял приход язигов в целях создания пограничных поселений. Более важной причиной рассматриваемой миграции служило возрастающее давление алан или аорсов на роксалан, которые, в свою очередь, оказывали давление на язигов, буквально вытесняя их на запад (А. В. Исаенко).

Надежды римлян на помощь язигов в борьбе с внешней агрессией не оправдались 62 г. н. э. на Среднем Дунае роксаланы при доброжелательном нейтралитете язигов помогли дакам на правобережье Дуная (т. е. на территории империи) против войск легата Плаутия Сильвана. В 67 г. роксаланы уничтожили римскую кагорту. Правда, в следующем году они, вновь перейдя Дунай, сами были разбиты. В этих столкновениях погиб намеотник Мезии консульский легат Гай Фонтей Агриппа.

В Верхней Паннонии язиги вместе с германским племенем снобов сформировали антиримский союз. В начале 70-х гг. к ним присоединились роксаланы.

Эффективные действия конницы язигов высоко оценили вожди германских племен, и неслучайно они признали лидерство сарматов в антиримском союзе. Т. Момзен в своей фундаментальной «Истории Рима» подчеркнул, что властям империи приходилось бдительно следить за проворными конными отрядами язигов и для обеспечения безопасности границ выдавать им ежегодные «подарки». Римский поэт Овидий, отражая, очевидно, общее отношение жителей столицы империи к этому сарматскому племени, называл их «яростные язиги».

Вместе с тем, следует отметить, что отношения сарматов и Рима не всегда были враждебными. В этом смысле интересно свидетельство Диона Кассия: «Император Марк народы, посылавшие к нему посольства, принимал не все на одинаковых условиях... Так как язиги оказывались полезными для него, то он сложил многие из наложенных на них обязательств... и позволил сноситься с роксаланами через Дакию».

Сарматы проявляли активность и на Кавказе. Их влияние здесь (как и раньше влияние скифов) было настолько мощным, что отразилось на этнических процессах. Прежде всего это касается равнинных и предгорных районов. Но и в культуре позднекобанских племен горной зоны стали появляться типично сарматские элементы. Это объясняется постоянными контактами и растущим обменом между горцами и сарматами. Последние, судя по археологическим памятникам, взяли под контроль Дарьяльский проход — военную дорогу сарматов через Кавказский хребет. Наиболее значительным памятником пребывания сарматов на берегах Терека в границах Северной Осетии является курганный могильник у хутора Комарово Моздокского района. Среди 24 типично сарматских погребений наиболее выразительным оказалось центральное захоронение в кургане 15-метровой высоты. В подземной камере-катакомбе была захоронена пожилая сарматка. Она покоилась в деревянном гробу, в несколько слоев обернутом золотой парчой, на которой крепилось множество золотых бляшек с мужскими и женскими личинами. Среди огромного множества сопровождающего инвентаря — крупное бронзовое зеркало, массивные золотые браслеты, гривна и т. д. Погребение представительницы сарматской знати датируют I в. до н. э.

В целом, археологические изыскания последних лет в предгорной и равнинной зонах Центрального Кавказа свидетельствуют, как отмечает М. П. Абрамова, «не столько о начавшемся, как это считается, в III в. до н. э. мощном процессе сарматизации местного населения, сколько о продолжающихся со скифского времени длительных и постоянных контактах кавказских племен и ираноязычных кочевников». Не менее принципиально и другое ее замечание: «Уже в последних веках до нашей эры у местных племен исследуемой территории и у кочевавших здесь или на прилегающих землях сарматов была единая культура, объединявшая сарматские и кавказские черты».

Ираноязычное влияние на рубеже н. э. было достаточно мощным не только на севере, но и на юге Кавказа. Особенно большую роль во внутриполитической жизни Картли «овсы» (сарматы) сыграли в период образования восточногрузинского «царства» Фарнавазидов на рубеже IV—III вв. до н. э. Скрываясь от убийц отца, Фарнаваз, будущий основатель династии, с 3-летнего возраста воспитывался на Кавказе. Леонтий Мровели конкретно не указывает, у кого скрывался Фарнаваз. Но учитывая его последующие связи с сарматами (он «выдал одну сестру свою за царя оссов»), их помощь Фарнавазу в борьбе за престол, его ираноязычное имя (от осетин, «фарн»), как имена других представителей его рода, можно без особой натяжки полагать, что Фарнаваз воспитывался среди сарматов. И неслучайно сын его также носил сарматское имя — Саурмаг «Чернорукий».

Влияние ираноязычных племен на Центральном Кавказе было настолько заметным, что на это обратили внимание античные авторы. Страбон, например, писал: «На Иберийской равнине обитает население, более склонное к земледелию и миру... горную страну, напротив, занимают простолюдины и воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственниками которых они являются; однако они занимаются также и земледелием. В случае каких-нибудь тревожных обстоятельств они выставляют много десятков тысяч воинов как из своей среды, так и из числа скифов и сарматов». Н. А. Бердзенишвили указанное известие Страбона понимал как свидетельство родства горцев с сарматами. Для Г. А. Меликишвили симптоматичным представлялось то обстоятельство, что «не только Страбон и другие иноземные источники находят население горной Иберии сильно отличным от жителей низменности (первые по Страбону даже находятся в родстве с сарматами), но и грузинские источники рисуют аналогичную картину. ... Многочисленные сообщения той же грузинской традиции в связи с утверждением христианства в Грузии также подразумевают наличие в горных районах Грузии населения, в этнокультурном отношении обособленно стоявшего от населения равнины».

К рубежу н. э. основными сарматскими племенами на Северном Кавказе стали сираки и аорсы. Первые тяготели к междуречью Лабы и Кубани, Донским степям, вторые — к прикаспийским просторам. Сираки и особенно аорсы сыграли, по мнению специалистов, огромную роль в историческом прошлом Восточной Европы и юга России. Напомним, что, например, аорсы являлись активными участниками караванной торговли, получая с юга и от армянских и мидийских купцов вавилонские и индийские товары, тем самым включая народы Восточной Европы в знаменитую торговую артерию — Великий шелковый путь. Этот путь простирался от Ханьского Китая на востоке, до Римской империи на западе. Кроме того, часто выступая союзниками Боспора, сираки и аорсы установили тесные политические и торговые связи с античными городами Северного Причерноморья.

На стыке двух эр сарматы Северного Кавказа попадают в орбиту событий мировой истории. Опасный противник Рима, царь Понта Митридат VI Евпатор, исчерпав свои собственные ресурсы, обратил взгляд на северные окраины античного мира. В это время в пограничных с империей районах «варвары» проявили себя как внушительная сила. К тому же направление их движения совпадало с устремлениями Митридата. Он планировал большой поход через Европу в Северную Италию. Аппиан в сочинении «Митридатовы войны» оставил свидетельство о союзе понтийского царя с сираками: «Митридат же, вступив в область Меотиды, над которой много династов (правителей), когда все они ... приняли его, пропустили и обменялись взаимно многими подарками, заключил с ними союз, задумав другие, еще более удивительные планы — вторгнувшись через Фракию — в Македонию... перейти Италию через Альпийские горы; для укрепления этого союза он отдал замуж за наиболее могущественных из них своих дочерей». Из текста следует, что Митридат лично вступил в контакт с предводителями многоплеменного сиракского объединения. Сильно заинтересованный в их военной поддержке, он даже отдал своих дочерей за некоторых вождей. Именно после заключения этого союза у Митридата возникла идея крупного похода в Северную Италию. Однако в конечном итоге ему не удалось собрать большую армию, а восстание боспорцев вынудило Митридата покончить с собой в 63 г. до н. э.

В начале н. э. сираки не снижают своей активности. В 35 г. н. э. они выступили на стороне царя Иверии Фарасмана в борьбе с Парфией и Арменией: «Фарасман,—отмечал Тацит,—поднимает сарматов, скептухи (вожди) которых, приняв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени отправились на помощь и к той, и к другой». Иверийцы быстро пропустили сираков, шедших через Дарьял. Другие же сарматы, вероятно аорсы, пытавшиеся пробиться к войскам парфяно-армянской коалиции, «были легко отрезаны, так как враг запер проходы».

В 49 г. сираки и часть меотов (предков адыгов) поддержала свергнутого римлянами с престола царя Боспора Митридата VIII. Против них выступили римские легионы и конные дружины аорсов. Сираки, возглавляемые царем Зорсином, были разгромлены, а их столица — «город Успа, укрепленный стенами и рвами» —разрушена. «Истребление жителей Успы вселило страх во всех остальных, решивших, что больше не стало безопасных убежищ, раз неприятеля не могут остановить ни оружие, ни крепости, ни труднодоступные и высокогорные места, ни реки, ни города». Лишившись союзников, Митридат VIII сдался на милость царя аорсов Эвнона. В 193 г. сираки вновь потерпели поражение, теперь уже от боспорского царя Савромата II.

С начала н. э. огромную активность в Европе и Закавказье проявляли аланы. Источники той поры пестрят сообщениями о «неукротимых», «храбрых», «вечно воинственных» аланах. Они совершали походы через Дарьяльский (получивший теперь название «Аланские ворота») и Дербентский проходы, постоянно угрожая владениям Рима, тревожа Иверию и Армению, разоряя Парфию, Атропатену доходя до Каппадокии Малой Азии. Нашествие алан 72—74 гг. вынудило Рим и Парфию срочно заняться строительством укрепленных постов на Кавказе.

Смерть Трояна в 117 г. и ослабление империи стали причиной нового нашествия алан, в 135—136 гг. громивших подчиненные Риму кавказские территории. Армянский царь Вагарш II сумел приостановить нападение алан «подарками». Свидетельством событий конца II в. является серебряная чаша, найденная в погребении у станицы Даховской Майкопского района. По мнению К. В. Тревер, надпись на ней «могла быть нанесена в 161—163 гг., когда армянский царь Пакор правил и мог подарить эту чашу кому-нибудь из своего окружения. Можно допустить и другой случай, объясняющий появление чаши к северу от Кавказского хребта, а именно, что она входила в состав даров, полученных от Пакора кем-либо из аланских вождей, в могилу которого ей суждено было попасть».

Постоянные военные походы отразились на общественном строе всех сарматских племен, включая алан.

Как и у всех кочевников, у ираноязычных племен существенную роль играло коневодство, а в военной организации ведущая роль принадлежала воину-всаднику. Тацит писал, что конница «составляет подлинную боевую силу сарматов». В другом месте он подчеркнул мощь сарматской конницы: «Вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд».

Как свидетельствуют источники, на рубеже двух эр война и организация для войны определяли быт ираноязычных племен юга России. Этот период социальной истории принято обозначать понятием «военная демократия». Военная потому, что «война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни». Военный вождь «становится необходимым, постоянным должностным лицом» (К. Маркс).

Прямых свидетельств о структуре верховной власти сарматских племен на рубеже двух эр нет. Но суммируя отрывочные сообщения различных источников можно попытаться ее реконструировать.

По сообщению Тацита, в противоборстве с Арменией, царь Грузии Фарасман «поднимает сарматов, скептухи которых, приняв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени отправлялись на помощь и к той, и к другой». Аланы, судя по данному сообщению, не представляли в то время единого этносоциального организма. Отдельные «скептухи» (вожди) действовали независимо друг от друга и вполне самостоятельно.

Под «скептухами» скорее всего следует понимать родовых старейшин, родоплеменную знать. Старейшины руководят, но не участвуют в походах. Дружины возглавляют военные предводители. В этом отношении большой интерес представляют свидетельства древнегрузинских хронистов Мровели и Джуаншера. Описывая противоборство алан и грузин в середине V в., они назвали и лица, стоявшие во главе войск. Грузинскими дружинами командовал «царь» Вахтанг (имя аланского происхождения: Варх+танг «имеющий волчье тело»), аланскими — «багатар» (военный вождь). Причем, хронисты последнего характеризуют как широко известного, пользующегося славой воина, военачальника, но не царя, называют его «исполином», «бумберазом» (богатырем), «голиафом». Характерно и обращение к нему Вахтанга: «Не перейду я через реку, ибо я — царь. Не приближусь к рати овсетской, ибо от погибели моей погибнет все войско мое. Ты же рядовой и от сокрушения твоего не убавится войску овсетскому...» Здесь же следует отметить, что в данном тексте «багатар»— не имя, а титул. В то время у алан «багатарами» назывался высший слой военной аристократии.

Как видно, багатар — военный вождь; его удел — походы; остальными делами ведал родоплеменной (мирный) вождь.

На протяжении эпохи военной демократии традиционные институты управления племенем претерпели значительные изменения, как изменились отношения между военными вождями и родоплеменной верхушкой. Важный момент изменения структуры управления у алан IV в. подметил Аммиан Марцеллин: «Судьями они выбирают тех, которые отличаются долгое время на войне». Это указывает на серьезное наступление военной аристократии на позиции родоплеменной знати. Если на начальных этапах военной демократии судебные функции принадлежали старейшинам, то в IV в. они уже перешли к военачальникам. Сочетание военных и судебных функций характерно для лиц, именуемых «вторыми царями». Уже в самом названии должности — «второй царь» — отражено изменение субординации царя и военного вождя по сравнению с предшествующим периодом. Теперь последний не просто глава военного отряда, а «второй царь». Наличие этого института у алан отмечено в древнеармянских памятниках церковной литературы («Житие Воскеанов», «Житие Сукиасянов») и «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци. В описании событий первых веков н. э. они помещают рассказ об алане Баракаде (ср. осетин, бæркад «изобилие»), который был «вторым по престолу соцарствующим царя». Данный институт существовал у многих народов. В древней Картли, согласно Страбону, «второе (после царя) лицо» — также «верховный судья и полководец».

Таким образом, в первой половине 1-го тысячелетия структура управления аланскими племенами претерпела существенные изменения. В руках багатаров сосредотачивались не только военные, но и элементы гражданского управления. Серьезные перемены произошли и в военной организации алан.

В иерархии военных отрядов все возрастающую роль стали играть имущественное положение и социальный фактор. По свидетельству Аммиана Марцеллина, у алан «молодежь, с раннего детства сроднившись с верховой ездой, считает позором ходить пешком». Об этом же свидетельствуют и фольклорные сюжеты. Так, «самые доблестные из нартов» отправлялись в поход верхом, а Сырдон, взятый ими как «младший», семенил за всадниками пешком. Неслучайно в эпосе есть поговорка: «Мужчина без лошади, что птица без крыльев». Оппозиция конный-пеший в эпосе имела явную социальную нагрузку, на что указывают постоянные издевки «знатных нартов» над безлошадным Сырдоном. Называя видных нартов своими «алдарами» (хозяевами), он неоднократно говорил, что ему «не позволят сидеть» рядом со «знатными нартами», да и он сам «не посмеет» сидеть рядом с ними.

Роль экономического положения и социального статуса в структуре военной организации ираноязычных племен юга России значительной стала довольно рано. В этом смысле интересно описание Лукиана (II в.) сбора «скифских» воинов для частного набега. Организатор набега приносил в жертву быка, варил мясо и садился на шкуру. Любой желающий брал мясо и, став правой ногой на шкуру, обещал доставить (по своим возможностям): наиболее знатные — тяжеловооруженных всадников, люди состоятельные — нескольких воинов, бедные могли предложить лишь свои услуги. В таких отрядах собирались воины из различных родов и даже племен, поэтому основным принципом организации такого войска был не родоплеменной, а принцип личных отношений предводителя и воинов. Из подобных временных объединений постепенно формировались дружины, группировавшиеся вокруг наиболее удачливых предводителей.

На рубеже двух эр особый отряд конных воинов, не только у алан, но и у многих народов мира, составляли катафрактарии (от греч. «катафракта» — доспех воина), отличавшиеся от остальных всадников вооружением и специфическим способом ведения военных действий. Вооружение их состояло из тяжелого доспеха, закрывавшего тело всадника, шлема, копья, меча, иногда лука со стрелами. Зачастую доспехи имели и лошади, например, у роксалан. Катафрактарии могли действовать только целыми подразделениями, в тесном боевом порядке. Тяжелая кавалерия атаковала клином. Панцирная конница формировалась из аристократов и вооруженных ими лиц. Знать в военном отношении все меньше зависела от рядовых соплеменников. Со своей дружиной и слугами она могла предпринимать са­мостоятельные набеги. В какой-то мере это отвечало и интересам рядового населения, ибо оно не могло одновременно являться и сель­скими производителями и воинами.

Во II—IV в. уже не каждый сармат был воином. С другой стороны, все возрастатала роль дружины. Интересен рассказ о набеге роксалан в Мезию. «Их конный отряд состоял из девяти тысяч человек, опьяненных недавней победой, помышлявших больше о грабеже, чем о сражении. ...Римляне наступали в полном боевом порядке, у сарматов же к этому времени одни разбежались по округе, в поисках добычи, другие тащили тюки с награбленным добром. ...Вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шел дождь, лед таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками; лошади их скользили по грязи, а тяжелые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать... действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удается повалить человека в таком панцире на землю, то под­няться он сам уже не сможет».

Из приведенного сюжета следует, что в набеге участвовали только аланские катафрактарий и их насчитывалось всего девять тысяч человек. Цифра чрезвычайно мала, особенно в сравнении с многочисленными войсками сарматов в предшествовавшее время. Следо­вательно, в походе не участвовали рядовые общинники.

Катафрактарии представляли собой слой воинов-профессионалов, дружинников. Основным средством существования дружины пер­воначально служила военная добыча. Тацит специально акцентировал внимание на этом: «Содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной... что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья. Возможности для подобного расточительства доставляют лишь войны и грабежи». Тот же Тацит красочно описал аланских дружинников, которые «тащили тюки с награбленным добром».

Порядок раздела добычи у алан имел ряд характерных особенностей, связанных с утверждением престижа военных вождей. «Тыхы куывды хай» (доля пира силы) и «хистæры хай» (доля предводителя) использовались по-разному. Доля для общего застолья хранилась отдельно и использовалась для организации дружинных пиров. Доля старшего находилась в единоличном распоряжении предводителя и состояла из золота, серебра, оружия, тканей и скота. Обычаем возбранялось предводителю тратить эту долю на себя и свою семью: она предназначалась для нужд общего характера. В тяжелые времена предводитель обязан был помогать общинникам, иначе он терял ува­жение и вместе с тем свой ранг. Помимо этого, предводитель одаривал дружинников, отличившихся в состязаниях. Особо следует отме­тить сосредоточение трофейного оружия в руках знати. Это создавало предпосылки для его использования в собственных целях. Пред­ставлялась возможность по своему усмотрению вооружить угодную часть общинников и претендовать на большие доли добычи на осно­вании распоряжения арсеналом оружия. Престижные раздачи, ставившие получателя в неравноправное положение по отношению к дающему, приводили к возникновению патронатных отношений.

Такова в самом сжатом виде картина основных событий истории сарматских племен рубежа двух эр. Если одним словом характеризовать основное занятие сарматов (алан, роксаланов, сираков, аорсов, язигов) в ту эпоху, то таким словом будет «война». Неудивительно, что античные и закавказские историки, много внимания уделяя сарматам, о конкретных лицах информацию оставили только о представителях нарождавшейся военной аристократии.

"Аристократия Алан" Ф.Х. Гутнов. Владикавказ "ИР" 1995.