Общеизвестно, что непосредственным источником зарождения как литературы в целом, так и лирической прозы, в частности, явилось устное народное творчество. Многочисленные жанры фольклора «служили» определенным целям общества: мифы, легенды и предания объясняли происхождение народа, повествовали о месте обитания и роде деятельности, фиксировали основные исторические события, выражая субъективную оценку происходящих изменений.

В период христианизации народов устное народное творчество пополняется религиозными жанрами, такими, как духовные стихи, исповедь, покаяние. Жанры исповеди и покаяния принято считать одним из источников зарождения лирической прозы. Именно они в наибольшей степени способствовали развитию чувственных сторон характера человека, раскрытию его внутреннего мира. Фольклорное мировосприятие и его поэтика на первых этапах становления осетинской литературы играют активную роль в творчестве многих писателей.

Творческое использование и развитие фольклорных традиций обогащает и совершенствует образный мир героев. По мнению Ш.Ф. Джикаева, «Писатели Осетии в народной поэзии видели важнейший источник познания жизни, быта, психологии, идеалов, дум и чаяний трудового народа. Народное творчество было для них составной частью национальной культуры. Отсюда вытекал постоянный интерес к фольклору как к творчеству современному, которым живут массы людей труда. Они постоянно обращались к сокровищнице народного искусства и на ее основе создали свои лучшие образы»[1, 4].

Фольклор играл определенную роль и в творчестве писателей, создавших в своих произведениях национальные характеры лирического направления. В отличие от обычного рассказа, где жизненный случай является сюжетной основой, в лирическом рассказе то или иное событие служит лишь поводом, побуждающим толчком к поэтическому размышлению, которое составляет структурную основу произведения.

Обращаясь к «живой памяти» прошлого своего народа, Максим Цагараев в своих рассказах «Наследники Аузби» и «Материнская песня» тем самым обогащает художественный мир произведений. Накопление материала, его осмысление и художественное воплощение — процесс длительный. Идейно-художественный опыт военного времени с успехом был использован писателем в этих рассказах. И хотя война в обоих рассказах — дело минувшее, былое, в них есть, говоря языком прошлого, романтика подвига, опирающегося на идеи патриотизма.

Отдавая дань военной тематике, М. Цагараев умело вплетает в нее фольклор, отображающий жизнь родного народа. Оба произведения одинаковы по композиционной структуре. В них фольклор, приверженность национальным традициям оплодотворяют творчество художника. Используя в рассказах такие выражения народной мудрости, как: «благородство на улице не подберешь», «жилы тугим узлом завязались», «у меня бурка тоже не из шерсти», «дерево можно согнуть только пока оно молодо», «по каплям травить ядом наговоров невинного человека», «мужчине подлежит вести себя по-мужски», «подневольный конь двойную поклажу тянет», «новая метла хорошо метет», «не подобает мужчине показывать свои чувства к детям», «жалобы ее даже Терек не сможет унести», «язык сердца понятен каждому», «для матери все дети — лучи одного солнца», «чье сердце познало горе, нетерпелив в радости» и др., писатель тем самым ориентируется на национальные богатства осетинской поэтической культуры. Многочисленные пословицы и поговорки, устойчивые словосочетания, присущие только речи осетин, указывают на близость автора к народным истокам, на отличное знание фольклорных традиций.

Фольклорный материал, используемый автором, служит дополнительным средством углубления образа. Основной акцент делается на внутреннем мире человека и центром повествования становится личность во всем ее многогранном проявлении. Писатель стремится поэтизировать обыкновенное — окружающий нас мир в его будничных, повседневных выражениях.

От произведения к произведению М. Цагараев совершенствует свое мастерство, углубляет анализ психологии героев и персонажей, и тех, кто наделен поэтическим восприятием мира, и тех, кто живет украдкой, как тень прошлого. В рассказах «Материнская песня» и «Наследники Аузби» обнаруживается свежесть образного мышления писателя, проникающего во внутренний мир людей различных убеждений и социальных прослоек. Лиричность повествований сочетается с достоверным художественным анализом человеческого характера. Образы героев точны, любые оттенки их мыслей и чувств мотивированы глубиной пережитого.

Рассказ «Наследники Аузби» начинается с описания обстановки комнаты, где находятся Аузби с женой Афассой, смотрящие в темную даль и ждущие кого-то с необъяснимым беспокойством. Они проводили на войну четверых сыновей, а дождались только одного из них. Вот теперь сидят, ждут приезда своей невестки, украинской девушки Оксаны, которой обязан своим спасением во время войны их сын Батраз. Велика радость родителей, узнавших о том, что их невестка подарила им наследника, продолжателя рода. Со всех сторон идут гости с поздравлениями. И старики на какое-то время забыли непроходящую боль. Сердечные поздравления осушили их слезы, лучи тепла и ласки согревали, заставляли быстрее бежать по жилам кровь. Не находят себе места от нетерпения, они хотят скорее увидеть и сына, и сноху и маленького внука, ведь тот, чье сердце познало горе, нетерпелив в радости. «Жизнь была бы неполна, если бы в ней совсем не было печали и горя. Жестоко так думать, но это так» [2, 55].

Но жизнь, как говорится, сильнее смерти. Не стереть теперь с лица земли род Аузби, сын его сына Батраза продолжит его. Оптимистическим финалом автор подводит нас к философским размышлениям о смысле жизни и сам говорит: «Удивительная штука жизнь! Шла война, и казалось, не будет ей конца, казалось, никогда не смогут люди выплакать свое горе и заговорить громкими веселыми голосами. Но все забывается. Сначала на час, потом на день, а потом...» [3, 499].

Истоки мужества и стойкости людей М. Цагараев видит в их патриотических чувствах. Лирические отступления, раздумья героя, психологизм, характерные для данного рассказа, соотносят его с лирической прозой, главное для которой, прежде всего, преобладание лирического начала, лирических форм воспроизведения действительности, даже если эта действительность изображает суровые картины войны и безграничное горе народа, потерявшего своих сыновей. Как и «Наследники Аузби», почти весь рассказ «Материнская песня» выстроен из кирпичиков, наполненных воспоминаниями и размышлениями главного героя, дедушки Афая. Испытывая гордость за умелую игру на скрипке своей внучки Заремы, старик все жене решается подойти к ней, поздравить с успехом.

В начале повествования даются картины природы, которые меняются, словно вторя музыке молодой скрипачки. Внимательно вчитываясь в обрисованные автором детали и переходные моменты живой природы, человек может уловить и смену настроений в мелодии. Рассказ насыщен множеством художественных образов, размышлений о событиях прошлого, его язык богат и содержателен.

Что же помешало дедушке открыто порадоваться успеху внучки? Воспоминания нахлынули и заслонили собой настоящее, унося Афая в далекое прошлое. Заполненный односельчанами ныхас... Красавица Азаухан умело играет на гармошке... Почетный бокал... Сын Бексолтана Савлаева... Их открытая вражда... Их совместная жизнь с Азаухан ... Сын, погибший под колесами грузовика, водителем которого опять оказался представитель фамилии Савлаевых. Картины войны... Смерть любимой жены... Теперь смыслом жизни стали только его две дочки, Заира и Изета. Однажды, когда он возвращался с поля, донеслись до него звуки гармошки из родного дома: «У него даже дыхание перехватило: ведь это мелодия Азаухан!.. Только Азаухан умела играть так проникновенно. Наверное, Заира... Неужели Заире удалось воскресить из небытия музыку материнской души? [4, 463]. И здесь родилась новая любовь между Заирой и военным из рода Савлаевых. Гневу Афая не было предела. В глубине души он понимал, что шофер не виноват в его трагедии, но сознавал он и другое: у него был сын, а теперь его нет. И чем виноват в этом третий Савлаев?

Создавая образы своих героев, писатель оттеняет их лирическими отступлениями, внутренними монологами. Афай в своих воспоминаниях восстанавливает целые картины и эпизоды из своей и жизни, окружающих его людей. Это несколько оживляет рассказ, углубляется психологический анализ. Даже сомнения старика по поводу его отношения к фамилии Савлаевых имеют лирическую окрашенность. Но, в конце концов, они рассеиваются под звуки скрипки Заремы:

«Да, это была та самая мелодия! Будто Заира тосковала по покойной матери. Будто Азаухан играла для него на нихасе...» [4, 473]. И старый Афай решительно зашагал к дому Савлаевых.

Это произведение — песня мужества и доблести, чистой любви и преданности.

Чтобы правдиво изобразить национальные характеры осетин, надо было осознать связь между характером героя и породившей его культурно-исторической средой. Познать народные основы национальных образов помогал фольклор. Как отмечал П.С. Выходцев «характер понимания народного творчества отражает меру понимания художником самого народа, его исторической жизни, его нравов, обычаев, чаяний» [5, 16].

Жизнь, характер, думы и надежды народа — источник вдохновения, размышлений, поисков и открытий художника. Народ, его история, его эстетический и нравственный опыт — это родник, откуда берет начало художественное творчество.

Присутствие в произведении культурной памяти может быть определено как традиция. На традиции зиждется фольклорное творчество как таковое. Использование фольклора и традиции народной мудрости, векового жизненного опыта служит усилению в произведениях «местного колорита» и имеет прямое отношение к содержанию произведений, возвращает к национальным истокам, способствует росту национального самосознания, приобщает к народным корням.

Нельзя изображать саму народную жизнь, не прибегая к богатству народной поэзии; обрабатывая фольклорный материал, бережно сохраняя идейно-художественное содержание народного произведения, писатель тем самым, обогащает и углубляет свое творчество. А. Тибилов верно подметил: «Одними поэтическими способностями Коста не стал бы певцом своего народа. Но он глубоко понимал душу горца, всесторонне изучал его простые песни и предания, постигал тайны его языка. Корни многих талантливых созданий Коста нужно видеть в осетинских народных песнях, преданиях, мудрых изречениях» [1, 50]. Несомненно, художественная литература нуждается в «подпитке той живительной влагой», которая предоставляет народная память, фольклор, ее традиции.

Проблема национального своеобразия впервые с методологической отчетливостью возникает в эпоху романтизма. Для романтиков характерно осознание национальной целостности культуры. Интерес к самобытности жизненного уклада различных народов в эпоху романтизма выразился в присутствии в литературных произведениях изображений, резко отличающихся от обыденности. Местный колорит, которому особое значение придавали теоретики французского романтизма, внешнее проявление открытия позитивной значимости того или иного резкого «отклонения» от рациональной нормы.

Обращение М. Цагараева к фольклору обогатило его творчество представлением о словесном воплощении в произведениях общей народной души.

Р.Я. Фидарова пишет: «Культура стремится показать, что свойственно осетину традиционно и изначально, что нового приобретает он в процессе исторического развития. А потому так щедро изображает национальное искусство, особенности духовной и материальной культуры народа, постоянно обращается к философии, истории, фольклору» [6, 31].

Литература

1. Джигкаев Ш.Ф. Фольклор и осетинская советская поэзия. Орджоникидзе: Ир, 1972.

2. Лихачев Д.С. Избранное. М.: Российский Фонд Культуры, 2006.

3. Цагараев М. Наследники Аузби. // Осетинская быль. М.: Советский писатель, 1975.

4. Цагараев М. Материнская песня. // Осетинская быль. М.: Советский писатель, 1975.

5. Выходцев П.С. Русская советская поэзия и народное творчество. М.- Л„ 1963.

6. Фидарова Р.Я. История осетинской художественной культуры. 4.2. Владикавказ: ИПО СОИГСИ, 2008.

Источник:
Гуриева М. М. Этноментальная фольклорная основа лирической прозы М.Цагараева // Известия СОИГСИ. Школа молодых ученых. 2010. Вып. 4. С. 162 - 167.