Приветствую Вас Гость!

Пятница, 26.04.2024, 21:35
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Главная » 2019 » Октябрь » 1 » Мифологический компонент в структуре реалистического типа мышления Коста Хетагурова

---

Мифологический компонент в структуре реалистического типа мышления Коста Хетагурова	02:10
Поэтическое творчество Коста Хетагурова пронизано глубоким реализмом. Суть реализма Коста в том, что он показал, согласно его философско-этической, художественно-эстетической концепции, как бытие осетин в мире сформировало свою объективную структуру и как не зависит оно от субъективной воли индивида. Человек, как субъект познания, становится центром созидаемой поэтом картины мира. И не случайно, формируя свою реалистическую картину мира, Коста рассматривал человека, его жизнь, судьбу, характер, сознание, самосознание, настроение, социальное самочувствие, потребности, – как важнейший предмет своего художественного познания. В целом важнейшей фигурой в концепции Коста является человек. И он интересует Коста Хетагурова как субъект идей, чувств, эмоций, воли, образа жизни, конкретного поведения, – в целом комплекса представлений поэта о национальной сущности, идентичности осетин. Интерес поэта усугубляется тем, что он уверен: человек, как часть целого, органически связан со своим народом. Причем связь эта – многогранна: проявляется в языке, культуре, менталитете, обычаях, обрядах, традициях. Человек как часть целого – своего народа, накапливает, – именно с помощью своей этнической идентичности, – общенациональные, общенародные идеи, цели, смыслы, нравственно-этические установки. Активно используя традиции осетинской мифологии, Коста исходил из той аксиомы, что в основе любой культурной символики лежит определенный этнический архетип, отражающий коллективное бессознательное своего субъекта – народа. А коллективное бессознательное осетинского этноса-народа-нации отражается в творчестве Коста в форме мифологических мотивов, сюжетов, образов. Коста использует архетип, т.е. первичные архаичные формы приспособления человека к миру, которые проявляются как в мифологии и в фольклоре, так и в повседневности, в образе жизни и в особенностях мышлении осетин, – в их традициях и обрядах. Архетипы как базовые образы, сформировавшиеся в глубокой древности, в творчестве Коста приобретают важные функции, т.к. несут в себе сюжетно-тематическую событийную информацию, определяющую суть отношений субъекта с миром и формирующую внутренний образный мир того или иного произведения. В мифологическом сознании предков осетин сформировалось множество архетипов, один из которых Коста умело использовал в стихотворении «Кубады». Это образ старика с трагической судьбой, обреченного своим происхождением и социальным статусом на нищету и одиночество; старика, олицетворяющего в своем образе лучшие черты этнического характера народа (доброту, благородство, жизнелюбие, оптимизм, талант); старика, воплотившего в себе народную мудрость. Судьба Кубады сложилась трагически: он безродный, нищий. Что время года? На месте сходок В худой шубенке, Седой, горбатый, Сидит Кубады С фандыром звонким. Всю жизнь скитался, Мальцом остался Один под небом, Не раз безродный Плясал голодный За корку хлеба. Босой, избитый, В душе – обиды, И грязь на теле. Жилось не сладко, Из трещин в пятках Лягушки пели [1, 73]. Но Кубады, несмотря на весь трагизм его существования, не сломленный духом, не потерянный в нравственном отношении человек: он – яркая, творческая личность, любящая сочинять и петь песни, играть на фандыре, дарить людям радость, пробуждать в их душах желание жить: В пути-дороге Не слабнут ноги. А песни – краше [1, 73]. После долгих, вынужденных скитаний, Кубады, уже седым стариком, вернулся на родину, которую, видно, очень любил: такой человек способен глубоко и искренне любить людей, родину, жизнь… Этот же архетип старика, т.е. человека мудрого, много видавшего в жизни, а потому имеющего право требовать беспрекословного исполнения его воли как морального и фактического предводителя-вождя; воли, которая в сознании родоплеменного общества приобретает императивный статус закона, поэт использовал в стихотворении «Всати». В нем Коста прибегает к образу мифологического охотнического божества Всати, покровителя диких животных: оленей, туров, коз, кабанов. В честь Всати народ не строил святилищ и не устраивал праздников. В мифологии осетин он предстаёт как колоритный старец с длинной бородой, который сидит высоко на горе и зорко следит за своими стадами. Конечно, он особо почитаем охотниками, которые, вернувшись домой с охоты, должны всех встречных угощать дичью или раздавать им небольшие куски мяса: в противном случае, уверяют осетины, охотники навсегда потеряют надежду на какую бы то ни было удачу на охоте. Коста в своем стихотворении особо подчеркивал статус старика описанием образа его жизни и жилища. Стол его, сиденье – Все хрусталь сплошной, Из рогов оленьих – Ложе под сосной. Шерсть на нем медвежья. Козий пух лежит… Всати утром свежим Беззаботно спит [1, 107]. Уважение к Всати безграничное, как подчеркивает поэт. Машут лопухами Семь безусных слуг, От него упрямых Отгоняя мух. Семь других руманят На огне шашлык. Жарят бок бараний – Будет сыт старик… [1, 107] При этом он принимает столь трепетное за ним ухаживание, как должное: Гром гремит, поднялся С ложа Всати: «Оф! Я проголодался – завтрак мой готов?..» [1, 107] Всати понимает, осознает свое предназначение в мире: он стоит на страже добра и справедливости, поддерживает слабых и бедных. Жирный бок грызет он, Вдруг запели: «Гей! Видно, вновь – охота, Погляди скорей!..» Юноша проворно К леднику шагнул, Со стремнины горной В бездну заглянул. И без промедленья Крикнул: «Слышу зов, – Просят там оленя Девять ездоков. Кони статны. Ружья Крымские блестят… – Нам олень бы нужен, Пусть худой! – кричат [1,109]. Получив описания гостей и осознав их социальный статус, Всати отказывает им в просьбе: – Щеголям блестящим, Глупый, откажи: Знай – у бедных тащит Скот им Уастырджи. Пусть он угостит их Краденым скотом Да аракой сытых Напоит потом!… [1, 109]. Но вот: Солнце на закате. Песни вновь слышны, Вновь прислужник Всати Смотрит с высоты. «– Семерых на круче Вижу бедняков, Слышу их могучий, Их веселый зов: «О уарайда, Всати! Щедрый, к нам явись, Ты на горном скате, Погляди‑ка вниз! Ты оленя, Всати, Дай нам в добрый час. Ты на горном скате, Ты взгляни на нас!» В стареньких арчита, С плохоньким ружьем. Головы побриты Сломанным серпом…» [1, 111] Для таких гостей у Всати готов ответ: – Гей, юнец! Рогатых Выпусти скорей: Угости, как надо, Дорогих гостей [1, 111]. Коста находит из того, что в ценностях отражается отношение субъекта, в данном случае Всати, авторитет которого непререкаем, – к миру, а в системе ценностей – ценностно-нравственная ориентация общественного сознания всего народа. Поэт уверен, что именно на их основе формируются этические и эстетические идеалы этноса, его онтологическая картина мира. Коста активно использует творческую энергию закодированных в архетипах все человеческие переживания, мысли, чувства, составляющие основу духовной жизни народа и диктующие алгоритм поведения горцев-осетин. Поэт уделяет большое внимание этногенетическим факторам: языку, традициям, обычаям, архетипам, этническим кодам. Он осмысляет этническое бытие осетин как интегральный социо-культурный феномен, включающий в себя множество составляющих содержания жизни народа в разные исторические периоды. В мифах, в языческих верованиях, в традициях, в обычаях, в целом в обрядности выражены богатейшие духовные ценности народа, понимание им смысла жизни, основы его жизненной философии. Мифологическая картина мира, в представлении Коста, – это совокупность этнических, мировоззренческих, фундаментальных представлений и знаний народа о мире. То есть это простой, понятный человеку, обремененному еще феодальным типом сознания, – образ окружающего мира, который успешно использует поэт. Использование мифомышления в творчестве Коста – это своеобразный способ, преследующий особые цели.Прежде всего поэт стремится дать концептуальный анализ метафизических проблем этнического бытия осетин, представить онтологическую картину мира, т.е. «состояния мира». И в данном стремлении поэту помогает активное использование специфических, присущих мифомышлению художественно-изобразительных средств: тяготение к символам, к притчам, в целом к мифам. Поэт умело использует и описание обрядов, ритуалов осетин в своей поэзии, т.к. обряды в жизни народа играли огромную роль. В целом поэта привлекает в обрядах их суть и назначение: обобщение, т.е. универсальное значение, направленное на восстановление с их помощью миропорядка, «круга жизни», целостности, цельности, совершенства жизни. В обрядах происходит временное структурирование жизни, ведь они – оформленный ритуалами способ структурирования времени. Формулы обрядов складывались тысячелетиями духовного творчества многих поколений, и в них отразилась вся духовность народа. В этом – их особенная ценность для Коста, поскольку обряды и ритуалы определяли правила поведения человека в жизни [2, 71]. Через конкретное событие происходит структурирование жизни. А жизненный путь человека мифологическим сознанием укладывается между двумя точками: его рождением и смертью. Но не только эти две судьбоносные точки, но и вся человеческая жизнь, все события жизни отражаются и вновь как бы воспроизводятся ритуально, в обрядах. Обряды, участвуя в структурировании времени, являются способом переживания особых событий жизни, представляющих собой «поворотные этапы жизненного пути индивида, когда с принятием того или иного решения на более или менее длительный период «определяется дальнейший жизненный путь» [3, 684]. И это было очень важно, т.к. «…люди с древнейших времен заботились о том, чтобы всякое решение с непредсказуемыми последствиями имело подстраховку для этого мерами, религиозными по своей природе. Незримым силам приносились заговоры и молитвы, совершали прочие священнодействия… Исполнение магического действия придает человеку чувство уверенности… такая страховка нужна и для принятия решения, поскольку оно всегда тяготится односторонностью и ощущается как рискованное» [4, 125]. Особую роль в жизни общества играли и ритуалы, сопровождающие религиозный культ и оформляющие его. То есть ритуал – это вид обряда, форма, которая сложилась исторически; форма сложного символического поведения его участников. И если обряд – это содержательная, смысловая структура, то ритуал – форма, в которую «вливается» это содержание, обобщающее тысячелетний опыт накопленных народом переживаний, самопознания и познания мира. В таком качестве обряд и ритуал – традиционные методы социального и нравственного воспитания народа. В стихотворении «На кладбище» Коста описывает обряд похорон у осетин. Нет похорон многолюднее наших… Нынче такая толпа провожавших С гор и долин собралась – Не повернуться на кладбище было, Старый и малый стояли уныло, Низко над мертвым склонясь [1, 113]. Поэт переходит к описанию личности покойного, вызвавшего столь скорбные чувства. Был он единственным сыном у слепого Старца. На черных носилках сурово Вот он замолк, недвижим. Труженик вечный, старательный в деле, До Алагирского был он ущелья В каждом селенье любим. С детства не знал еды прихотливой, Не щеголял он в черкеске красивой. Да и не думал о том. Скромный, со всеми он был одинаков. И до сегодня сафьяновых чувяков Мы не видали на нем [1, 113]. Бедность горца и его социальный статус особо подчеркиваются поэтом конкретным описанием его одежды, уже в гробу: Нынче ж, смотрите, нарядный какой он! Как у невесты, затянут и строен, Мертвого юноши стан. Золото ярко блестит на одежде. Разве оружье на юноше прежде Кто замечал из крестьян? Шашка с винтовкой под стать удалому. Часто ль, однако, с оружьем из дому Он выезжал, как джигит? Сроду коня у него не бывало! Только теперь, когда время настало, Конь перед мертвым стоит [1, 115]. Предстоит очень важный обряд посвящения коня умершему: Женщины стихли… Умолкло рыданье… Вот к мертвецу, соблюдая молчанье, Старец подходит седой. Темную кожу изрыли морщины, Шапка, шубенка – из старой овчины… Думаем: кто он такой? Вытер он слезы дрожащей рукою, Выпростал бороду перед толпою, Взял за уздечку коня [1, 115]. Важна была сама личность старца: как правило, эту миссию посвящения коня поручали самому старшему, уважаемому человеку, поскольку самому обряду придавали большое значение в процессе похорон. Смолкли мгновенно пред ним разговоры, Люди печально потупили взоры, Плачет, рыдает родня. Старец на краткое замер мгновенье, Вдруг он собравшимся на удивленье Стал не спеша говорить [1, 117]. Как правило, старец должен был обладать и богатым даром речи. Поэт как бы просит прощения у читателя: Коль не смогу повторить его речи, Друг мой, земляк мой, прошу издалече Слово мое не хулить. Вот что сказал он: «Пусть будет довека Память светла о тебе! Человека Взор благородный угас. Всем ты снабжен для поездки спокойной. Конь лишь тебе не нашелся достойный В этот безрадостный час. К Тереку люди отправились ныне, Ищут по пастбищам, ищут в пустыне, Ищут по краю земли. Много они берегов обскакали, Много они табунов обыскали, Но ничего не нашли. Видишь, на небе, под желтой горою, Три скакуна вознеслись над тобою, Уастырджи, три жеребца [1, 117]. И далее дает характеристику удивительного коня, достойного своего всадника: Ближнего схватишь – ударит копытом, Дальнего схватишь – он волком несытым Кинется на молодца. Средний блуждает по области неба Дай ему корку ячменного хлеба. Славный Курдалагон-бог Быстро коню изготовит подковы, Будут узда и попона готовы – Всё для загробных дорог. Первенцем месяца конь твой крылатый Будет обуздан. Сын солнца, вожатый, Даст тебе плеть и седло. Сядь на коня! Не споткнись, опускаясь, Не торопись, по горам поднимаясь Если коню тяжело [1, 117, 119]. В столь горестное мгновенье старец эпически величаво описывает предстоящий путь покойника в царство мертвых, по‑своему скупо и своеобразно передавая всю глубину и важность нравственного выбора, ответственности человека за данный выбор в жизни. Три пред тобою предстанут дороги. Нижняя – это дорога тревоги, – Кровники ездят по ней. Мститель на верхней дороге таится. Средней дороги твой конь не боится – Значит, и ты не робей. Это – твой путь! Он не шире тропинки. Встретишь ты мост из одной волосинки, – Птице не перепорхнуть. Пусть от бедра твоего иноходца Мяса кровавый кусок оторвется, – Так его нужно хлестнуть. К царству усопших в мгновение ока Перенесет тебя конь твой с востока, – Солнца увидишь заход. Скажут: «Темно! Уходи, мол, отсюда!» Сердце – ходатай твой. Веруя в чудо, Ты помолись у ворот. Боже! – воскликни. – Создатель вселенной! Солнце в его красоте несравненной Снова на небо верни! [1, 119, 121]. На мольбу человека достойного бог ответит добром и даст ему в спутники сына солнца: Солнце усопших на небе заблещет, Створы железных ворот затрепещут, И распахнутся они. Знает сын солнца дорогу до рая, Все он тебе объяснит, проезжая, Видя смущенье твое [1, 121]. И далее поэт описывает невиданные покойником доселе эпизоды, смысл которых разъясняет сын солнца. Поедешь дальше – увидишь чудо: Камень посыпался вдруг над тобою – Штопает женщина скалы иглою, Хочет заштопать овраг. – Что с ней? – Была и она своенравна: Платье любовнику штопала славно, Мужу зато кое‑как. Здесь она мужу заплатит сторицей! Дальше! На женщине жернов вертится, Мелет каменья в песок. Денно и нощно, не переставая, Крутится жернов, беднягу терзая… – Что был у ней за порок? – Мельницу эта держала воровка. Красть научилась муку она ловко. Долго ли, сам посуди! [1, 125]. Далее описываются другие чудеса страны мертвых: Вот пред тобой на пригорке далече Муж восседает с женой. Гнется от тяжести стол перед ними, – Полон напитками он дорогими, Сладкой уставлен едой. Пища тут с перцем, чеснок в изобилье! Сколько б супруги не ели, ни пили. – Не иссякает еда. – Что за диковина! – Эти супруги Были бедны, но чурек свой в лачуге С нищим делили всегда [1, 127]. Вот, наконец, и окрестности рая. Плетью взмахни ты, и конь твой, играя, К цели тебя донесет. Слезешь с коня ты – детей вереница Перед тобой на лугу веселится, Бегая возле ворот. Всадника радостно каждый встречает. Кто за отца, кто за мать принимает… Все‑то босые они! Этот – без пояса, тот без папахи, Эти – по горло задрали рубахи, Ты их не тронь, не гони. Ты приласкай их, поправь им одежды, Стань у дверей, не теряя надежды. Помощи жди от ребят. Если привратник начнет упираться, Дети невинные не согласятся В рай уходить без тебя. Семь золотых распахнутся затворов. Мудрый Барастыр, царь мертвых, без споров Пустит достойного в дверь. Вот и в раю ты! Пусть будет довека Память светла о тебе! Человека Образ ты сбросил теперь. Пусть же тебе этот плач безысходный, Этот великий почет всенародный Снимут унынье с чела! [1, 133, 135]. Угрюмый, с тяжелым сердцем продолжал старик: Тесно с землей ты сольешься родимой, Ждет тебя конь. О тебе, наш любимый, Память да будет светла!» Длань от уздечки отвел говоривший. «Вечная память тебе, опочивший!» – Все повторили кругом. Справили гости обряд поминанья, Но еще долго неслись причитанья Над погребальным холмом [1, 135]. Так, внимательно и уважительно, описал поэт обряд, отразивший сокровенную суть менталитета осетин, в котором, по убеждению Коста, формируется некая важная парадигма, т.е. исходные концептуальные представления, образная модель духовной «самости» этноса-народа-нации, – субъекта исторического творчества. В представлении поэта, ментальность означает особенности мировосприятия, объединяющие представителей той или иной человеческой общности. То есть ментальность – это проявление коллективной психики, обусловленное историческим развитием общества. В целом Коста привлекает в ментальности специфические культурно-определенные и социально-закрепленные стереотипы поведения и мышления, которые отличают одни модели поведения и мышления от других. Менталитет в художественной интерпретации Коста Хетагурова – это некая духовная настроенность, определяющая образ мыслей народа или личности, а ментальность – образ жизни данного субъекта, т.е. комплекс традиций, обычаев, ценностей. Ментальность народа скрепляет устремления народа, заключенные в надеждах, стремлениях и идеалах, без которых жизнь каждого индивида, народа в целом, лишается смысла и устремленности в будущее. Она обобщает, синтезирует все виды человеческой активности. На основе менталитета формируется этнокультура, в которой процветают чувства народа, личности, представления о добре и зле,о прекрасном, об идеале, т.е. представления, олицетворяющие гармонию взаимодействия человека и мира, что и отразил в своем поэтическом творчестве Коста Хетагуров, заложив фундаментальные основы реалистического типа художественного мышления осетин. Свободу личности, как художественно интерпретирует это понятие Коста, определяет воля человека, который сознательно и добровольно наполняет нравственно окрашенным содержанием бытийное пространство своей жизни, заключенное между двумя точками: фактами рождения и смерти. И прекрасным средством выражения поэтом его художественно-эстетической, философско-нравственной концепции выступают мастерски описанные им обряды и ритуалы, обычаи и традиции осетин. Этические категории, выраженные в архетипах, выступают в поэзии Коста как нравственные регуляторы. Это – долг, стыд, честь. Долг в поэтической трактовке Коста – это долженствование, т.е. моральный императив. И в таком качестве он – категория морали, подчиняющая себе все остальные этические понятия. Человек, по представлениям поэта, всю жизнь, с рождения и до смерти, руководствуется понятием долга, который и определяет мотивы его поведения в разных обстоятельствах. Стыд в народных представлениях – не выполнить свой долг. В целом понятие стыда определяет мотив поступков героев Коста. Понятие же чести требует от них всегда выполнение своего долга, в любых обстоятельствах и любой ценой, даже ценой самой жизни. Ведь понятия долга, стыда, чести требуют от горца одного: жить и умереть достойно, по канонам агъдау (адата), т.е. нравственного кодекса жизни горцев. Как писал Ф. И. Леонтович, «адат имел троякое значение: как обычай, живущий в народном предании, как способ разбирательства судебных дел и как закон местный, имеющий обязательное действие лишь в данной местности» [5, 7]. Агъдау как нравственный кодекс жизни осетин, выступает хранителем и передатчиком многовековой духовной культуры этноса, т.е. это – свод неписаных законов. В художественной трактовке Коста – это целая система табу и запретов, которыми регламентируется вся жизнь горца-осетина с рождения до смерти. Таким образом, используя осетинскую мифологию в своем поэтическом творчестве, Коста Хетагуров многогранно и глубоко отразил национальное самосознание, духовно-нравственное богатство народа. И в то же время поэт заложил основы реализма в формирующейся осетинской литературе, определив мифологический компонент в качестве одной из важнейших составляющих структуры реалистического типа художественного мышления.        1. Хетагуров К. Л. Полное собрание сочинений. В 5 т. Владикавказ, 1999. Т. 1.      2. Зуева Т. В., Кирдан Б. П. Русский фольклор. М., 2003.      3. Рубинштейн С. Д. Основы общей психологии. Изд. 2‑е. М., 1946.      4. Юнг К. Г. Аналитическая психология. Прошлое и настоящее. М., 1996.      5. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву. Одесса, 1882‑1883. Вып 1, 2.   Об авторах: Фидарова Рима Японовна — доктор филологических наук, главный научный сотрудник, Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН; rfidarova@mail.ru Кайтова Ирина Анатольевна — кандидат филологических наук, доцент Северо-Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова; irinakaytova@mail.ru Источник: Фидарова Р. Я., Кайтова И. А. Мифологический компонент в структуре реалистического типа мышления Коста Хетагурова // Известия СОИГСИ. 2019. Вып. 33 (72). С.78—87.
Просмотров: 976 | Добавил: 00mN1ck | Рейтинг: 0.0/0 | - Оценить - Отлично Хорошо Неплохо Плохо Ужасно

Схожие материалы:

Всего комментариев: 0