Скифы | Фандаг | Сарматы | Аланы | Осетины | Осетия

Обсуждая в переписке с Микояном проблему объединения Южной и Северной Осетии с последующим вхождением ее в состав Грузии, Сталин подчеркивал, что «обо всем этом я пишу от себя лично» и просил сообщить ему «мнение крайкома». 8 июня 1925г. Микоян направил на личный запрос Сталина ответ в ЦК РКП(б). Из его письма видно, что секретарь Северо-Кавказского крайкома и его «казачье большинство» решили противостоять планам Сталина, связанным с образованием в Закавказье малой грузинской империи. Уже в краткой преамбуле суть позиции Микояна была выражена с исчерпывающей полнотой. Она отражала политические настроения, которые вызывала у Северо-Кавказского крайисполкома идея присоединения Осетии к Грузии.

У нас нет текста постановления, принятого 12 июля 1925г. по докладу Симона Такоева на Большом Президиуме Северо-Кавказского ЦИКа. Однако можно с уверенностью утверждать, что оно вопреки воле Генерального секретаря ЦК партии Сталина было против присоединения объединенной Осетии к Грузии. Не исключено было, что такое решение краевого ЦИКа было принято не без участия самого Такоева и его соратников. Это хорошо видно из письма первого секретаря Закавказского крайкома РКП(б) Орджоникидзе, направленного Сталину 9 сентября 1925г.

Просматривая документы по национальному вопросу в СССР, относящиеся к 20 гг., хорошо заметно, как в сфере самой сложной области, какой являлись национальные взаимоотношения, завязывались политические интриги, естественно связанные не с урегулированием межнациональных противоречий, а скорее с их обострением; на фоне этих противоречий легче было двигаться от демократической системы власти к режиму партийной диктатуры.

Когда Орджоникидзе выражал Генеральному Секретарю ЦК партии свое недовольство по поводу позиции Симона Такоева и решения Северо-Кавказского ЦИКа, Сталин ответил на это предельно кратко: «Насчет Осетии поговорим по приезде. Сталин». Было очевидно, что последний замышляет новый план действий. Еще летом 1925 г. Сталин собирался приехать на Кавказ и встретиться с Микояном и Орджоникидзе - партийными руководителями Юга России и Закавказья.
На это время он откладывал обсуждение осетинского вопроса. Уже тогда Сталин предвидел трудности реализации своей идеи - присоединения Осетии к Грузии и, сетуя, писал Григорию Орджоникидзе: «Лично я не возражал против плана осетин, но ввиду поступивших возражений Юговоста я очень колеблюсь и не решаюсь дать никаких советов. Очень бы просил тебя отложить ответом до нашей совместной встречи с Микояном. Сталин». Было видно, что Сталин, замечая сопротивление своим планам в отношении присоединения Осетии к Грузии, оставляет за собой роль активного участника, но при этом ставит себя в положение нейтрального арбитра; инициативу в присоединении объединенной Осетии к Грузии он продолжает пытаться переложить на самих руководителей Осетии.

Ориентация на Закавказскую Федерацию, негласно рекомендованная Сталиным, была энергично поддержана руководством Северной Осетии. Она нашла также широкий отклик со стороны осетинского народа и вызвала среди патриотически-настроенной интеллигенции небывалый до этого подъем общественно-политического движения. Воодушевляли не выход из состава РСФСР и вхождение в Закавказскую Федерацию, а другое - объединение Северной и Южной Осетии, возвращение Осетии города Владикавказа как своей столицы, получение вместо областного статуса республиканский уровень государственной власти. Естественно, никто в Осетии не подозревал о коварных замыслах Сталина, не расстававшегося с планами присоединения всей Осетии к Грузии.

В 20-х гг. Южная и Северная Осетия усилиями Сталина и Орджоникидзе попали в ситуацию, когда они были вынуждены испытывать двойное давление: с одной стороны на нее напирали грузинские националистические силы, добивавшиеся создания «великой Грузии», с другой - угрожали центристские силы России. Что же касается Северной Осетии, ее внутренних процессов, то, по сведениям ОГПУ, пристально наблюдавшего за всем, что происходило здесь, в Осетии, «практически идея объединения выдвигалась на каждом съезде Советов и партийных конференциях после раздела Горской Республики (1924 г.) и ставилась не раз на разрешение высших партийных и правительственных органов» СССР. Но высшие партийные и государственные инстанции, от которых ожидали четких решений, «всякий раз» откладывали осетинский вопрос «по мотивам» его «преждевременности». ОГПУ в этом видело намеренное затягивание вопроса об Осетии и понимало это как продолжение кампании, направленной на вхождение объединенной Осетии в состав Закавказской Федерации.

Остается сказать еще об одном важном аспекте осетинского национального движения 20-х гг. Речь идет о внутренних социальных мотивах, столь резко изменивших вектор политического развития Осетии. Было бы неверно полагать, что осетинское национальное движение, ставившее своей целью объединение Осетии с последующим ее вхождением в Закавказскую Федерацию, было делом только рук Сталина и Орджоникидзе и не имело своей собственной социальной природы. Оставляя в стороне отмеченное уже нами естественное стремление народа к органическому слиянию своей страны, затронем только протекавшие в 20-х гг. социальные процессы, ставшие питательной средой политико-административной ориентации осетинского национального движения. Эту тему позволяют рассмотреть дан­ные ОГПУ: несмотря на слишком явные политические пристрастия и гипертрофированные оценки, именно это государственное учреждение ставило перед собой задачу разобраться в существе внутренних причин, толкавших идеологов объединения Осетии в Закавказье.

С 1926 и по 1928 гг., по мере того, как наращивались темпы индустриализации и строительства промышленных предприятий, в Северной Осетии сходило на нет осетинское национальное движение, пытавшееся решить вопрос объединения всех частей Осетии и войти в состав Закавказской Федерации. Спад интереса к этой проблеме был вызван и другим, - образованная часть осетинского общества начинала понимать, что с распадом Закавказской Федерации, внутри которой обнаруживались серьезные противоречия, объединенная Осетия может уже не выбраться из Закавказья и угодить под иго грузинской национал-социалистической диктатуры: поясним - к концу 20-х гг. «среди населения» Грузинской республики было осетин 4,1%, аджарцев - 2,7%, абхазцев - 2,1%, в общей сложности около 10%, но «в общем составе аппарата проверенных учреждений эти народности» в Грузинской республике не были «совершенно представлены». Столь маргинальное положение инородцев в Грузии хорошо было известно. Это обстоятельство имело эффект холодного душа, остудившего на Северном Кавказе головы тех, кто стремился к вхождению в состав Закавказской Федерации.

Автор не относит себя к тем, кто Октябрьскую революцию и Советскую власть рассматривает как случайность или же как результат большевистского переворота. Слишком глобальны были перемены, к которым привела одна из самых Великих революций человечества, чтобы ее относить к малозначащим историческим явлениям. С другой стороны, нельзя не видеть природу политической власти, ориентированной на установление диктатуры и ведшей к созданию Советской империи с тоталитарным режимом. Что касается идеологии большевиков, то в обнищавшей и разоренной войной России были все социальные предпосылки для соединения русской социалистической идеи с «русским марксизмом»; впрочем, автор настоящих строк не специалист в области истории советского общества и не берется судить о сложных проблемах Советского прошлого. Но, работая в архивах Осетии и собирая материалы по истории советского периода, автор обратил внимание на два обстоятельства: а) на особую, в отличие от других регионов Кавказа, ожесточенность репрессивных органов власти в Осетии.

Любая идеология - «большая» или «малая» - приходит в общество по запросу прежде всего политической элиты, более чутко, чем другие социальные слои, реагирующей на вызовы истории, на законы развития страны и народа. Поиски «хороших» или «плохих» идеологий - занятие малопродуктивное. Они бывают такими, каким является само общество, которое выбирает идеологию и ее исповедует. В переходный период развития общества, как правило, социум переживает болезненное состояние. Господствующая идеология этого общества становится агрессивной и обзаводится таким важным «компонентом», как «образ врага»; коммунистическая идеология не удержалась бы столь длительное время, если бы она не «питалась» идеей борьбы с международным империализмом. Если идеология «овладевает массами» - это показатель того, что общество стало на путь экономического и культурного обновления. Но именно на этом этапе часть носителей идеологии проявляет особую агрессию и доводят себя до помутнения сознания. Мир обошел телекадр, на котором одноногий инвалид сделал стойку на руках и, выражая одной вытянутой ногой все переполнявшие его чувства, исступленно кричал: «Звиад, Звиад...» Идеология Звиада Гамсахурдия на самом деле являлась идеологией «теневой экономики».