Одной из характерных особенностей постсоветского периода развития нашего общества стал пристальный интерес, проявляемый к историческому прошлому родного народа, к своим родо-фамильным корням. В принципе, дело это похвальное, когда интерес здоровый, и авторы не выходят за рамки здравого смысла, а написанное является результатом объективного анализа исторических источников. Взявшись за написание таких трудов, человек должен придерживаться основополагающей методологии исследования.
Но на практике, к сожалению, часто встречаются деятели, которые, не имея соответствующего исторического образования и не обладая элементарными навыками анализа исследуемого материала, задаются лишь целью самореализоваться на популярных в обществе темах. Нередко они выдают печатную продукцию, затуманивающую мозги несведущему читателю, вносящую раздор и сумятицу в общество. При этом сотворенное выдается как проявление исключительной любви к своему народу, фамилии. На деле же такие ура-патриоты оказывают медвежью услугу и народу, и породившей их фамилии.

Довольно сложно в краткой статье рассказать о личности великого русского ученого-историка Георгия Владимировича Вернадского. Подробная биография ученого изложена в многочисленных очерках и работах, посвященных ему. Георгий Владимирович был одним из выдающихся исследователей русской истории, ученым-ориенталистом, автором многочисленных монографий и статей по русской древности. Сын академика В.И. Вернадского, человек сложной судьбы, волею случая он оказался в США, где стал основателем кафедры русистики Йельского университета. Аланы заинтересовали Г.В. Вернадского, в том числе, и в контексте его увлечения идеей евразийства, сторонники которой проповедовали особый, русский путь развития России, вытекающий из ее географического расположения сразу на двух континентах – Европейском и Азиатском.

Один из важнейших путей с Северного Кавказа в Закавказье шел через ущелье, которое по-осетински называется "Арвы ком" – "Небесное ущелье", или Дайран, Дайраны ком – "Дарьяльское ущелье" (перс. Dar-i-Alānān – "Ворота алан", "Gate (Door) of the Alans"). Часть ущелья южнее с. Ларса носит название Дайраны нарæг – "Дарьяльская теснина". В целом ущелье помещается между с. Чми и известным укреплением к югу от с. Ларса.
Впервые название Дарьяла появляется в трехъязычной надписи персидского шаха Шапура I около 262 г. и в пехлевийской надписи верховного персидского жреца Картира (между 276 и 282 гг.). В надписях сообщалось о провинциях Персидской империи "до горы Кавказа и Ворот алан". Так обозначался северный предел персидских владений в данной части Кавказа, за которым лежали уже владения алан.

Конь (бæх) в жизни алан, славившихся своей замечательной конницей, ловкостью и красотой верховой езды (Флавий Вегеций Ренат, Марцеллин и др.), играл исключительную роль. Еще Ф. Кардини писал, что "аланы привыкли жить вместе с конем, величать его по имени, беседовать с ним… Они готовы рисковать жизнью ради своего коня; уверены, что в трудный час он тоже придет на помощь и выручит из беды. Аланы восхищены, как дети, его великолепием, заботятся о его здоровье. Они уверены, что конь не оставит их и после смерти". Эти воззрения алан-осетин оказались запечатленными в тексте старинного обряда посвящения коня покойнику (бæхфæлдисын/бæхфæлдесун), который совершается у могилы.
 Положив покойника, приводят коня, приносят шкуру барана, зарезанного в день погребения, и чашу с брагой (махсымӕ). На шее у коня два аршина белого коленкора; под седлом вместо подседельника новый неношенный сафьян; седло не имеет подушки. Человек, ведущий коня, держит новую плеть в руке. Для коня берут с собою пригоршню проса в качестве фӕндаггаг – это провизия на дорогу в царство мертвых. Заметим, что если все это не исполнено, то обряд лишается своего значения, смысла. По верованию народа, все, что приносится мертвому, служит ему на пользу в потустороннем мире. Если у родных нет коня, то им его дают знакомые и друзья покойника. Пока усопшего зарывают, конь стоит в стороне, затем его подводят к изголовью умершего. Пришедшие на похороны образуют круг вокруг могилы, и посвятитель коня (бæхфæлдисæг/бӕхфӕлдесӕг), становясь перед конем, начинает свою речь. По окончании речи коня обводят три раза вокруг могилы и дают ему попробовать браги, после чего чашку, из которой конь пил, разбивают об его копыто. Потом дают коню принесенное с собою просо и отрезают ему кончик уха или делают надрез. Кто-нибудь из присутствующих садится на него и скачет до тех пор, пока не вгонит в испарину. Сафьян и коленкор снимают с коня и отдают бедным.

В Нартовском эпосе осетин есть образ волшебного небесного колеса. Оно предстает охваченным пламенем и имеет, как человек, голову. Колесо посылается против нарта Сослана, оскорбившего дочь Солнца, и в конечном итоге перерезает ему незакаленные колени, что приводит к гибели героя. Впоследствии колесо настигается мстящим Батразом и несет соответствующее наказание. Научные исследования установили факт того, что это колесо является символом Солнца и противостоит герою, также наделенному солнечными чертами.
В эпосе представлены два основных названия колеса. В иронских сказаниях оно называется Барсæджы (Барцæджы, Балсæджы, Малсæджы) Цалх – "Барсага Колесо". Исследователи не пришли к единому мнению о его происхождении. Так, известный английский лингвист Г. Бейли связывал его с *baršaka – "режущий, острый". В дигорских сказаниях колесо носит название Ойнони (Уойнони, Иуойнони, Уæйрони) Цалх – "Ойнона Колесо". Сегодня общепринятым считается его связь с именем Иоанна Крестителя. Исторически она определялась одним из тех приемов в процессе христианизации Алании, когда на древнего солнечного бога алан было перенесено имя христианского персонажа. Показательно, что в одном из вариантов сказаний владельцем колеса выступает сам Фид-Иуане – "Отец Иоанн". О почитании Иоанна Крестителя в Алании именно под именем Отца Иоанна свидетельствует аланская пометка на полях недавно исследованного средневекового манускрипта для церковных служб.

Начало истории венгерских ясов принято отсчитывать с предательства, а именно с известного письма ордынских полководцев Джебе и Субедея, которое они написали половецкому хану Котяну Сутоевичу.

Очень красочно, в подробностях этот исторический факт, озвученный Н. Карамзиным, описал писатель В. Ян в своем произведении "Чингисхан", в главе под названием "В стране аланов и кипчаков": "На Северном Кавказе Джебэ и Субудай прибыли в страну аланов, куда из обширных северных степей на помощь аланам собралось много лезгин, черкесов и кипчакских отрядов. Монголы бились с ними целый день до вечера, но силы оставались равными, и никто не одержал победы. Тогда Джебэ послал к знатнейшему кипчакскому хану Котяну лазутчика, и тот прочел Котяну такое письмо: "Мы, татары, как и вы, кипчаки, – одна кровь одного рода. А вы соединяетесь с иноплеменниками против своих братьев. Аланы и нам, и вам чужие. Давайте заключим с вами нерушимый договор не тревожить друг друга. За это мы вам дадим столько золота и богатых одежд, сколько вы пожелаете. А вы сами уходите отсюда и предоставьте нам одним расправиться с аланами".

Появление письменности у многих народов было связано с принятием ими христианства, которое отличалось от традиционных религий именно тем, что являлось письменной религией.
К сожалению, известных сегодня сведений о письменности у аланов очень мало. В данном случае мы не касаемся таких примеров, как Ясский глоссарий или аланские фразы из эпилога "Теогонии" Иоанна Цеца, т. к. они связаны с письменной фиксацией аланских слов и выражений в иностранной среде. Нет окончательной ясности с формой надписи на перстне из Жинвали и с источником ее появления. Также оставляем в стороне попытки отдельных авторов трактовать различные надписи с позиций сиро-несторианского письма, письма арамейского дукта, "руники" или иных графических систем.
Часть таких "открытий" встретила свои научные опровержения. Но в целом они практически проигнорированы лингвистическим сообществом, что является их ясной отрицательной оценкой. Кроме того, такая "письменность" была бы исторически бесперспективной в условиях христианизации Алании под византийским влиянием. Утверждающие подписи Давида-Сослана и надпись Борены на иконе сделаны по-грузински. Также не рассматриваются псевдонаучные утверждения о тюркском или нахском происхождении аланского языка с соответствующими "прочтениями" известных эпиграфических памятников.

Ранняя история аланов тесно связана с центральноазиатским государством Яньцай, прослеживаемым в ряде китайских исторических хроник. Впервые это кочевое владение упоминается в "Исторических записках" ("Ши цзы") Сыма Цяня и "Истории Старшей династии Хань" ("Цянь Хань шу"), где сообщается, что "Яньцай лежит в 2000 ли (для ханьской эпохи это около 800 км) к северо-западу от Кангюя, имеет до 100000 войска и в обыкновениях совершенно сходствует с Кангюем. Оно примыкает к великому озеру (болоту) с пологими берегами. Это есть Северное море". Кто же населял это государство и где оно располагалось?
Смутные географические представления китайцев ханьской эпохи о центральноазиатских странах, которые они называли "Западным краем", чрезвычайно осложняют попытки точной географической локализации Яньцай. Так, упомянутое "Северное море" ("Бэйхай") с большей или меньшей долей научной аргументированности и риска отождествлялось специалистами с Черным, Азовским, Каспийским или Аральским морями, озером Байкал и даже Северным Ледовитым океаном. В результате анализа как оригинальных источников, так и существующих научных гипотез большинство современных исследователей склоняются к мнению, что Бэйхай – это Аральское море, а наиболее предпочтительной является локализация государства Яньцай в пределах Восточного Приаралья и низовьев Сырдарьи.